Марк Твен - Жив он или умер

- А вот при чем - мы поставим на них известное имя!

Оживленная беседа замерла. Все с недоумением уставились на Карла. Это еще что за загадка? Где мы возьмем известное имя? Кто нам его даст?

Карл уселся и сказал:

- У меня есть к вам одно серьезное предложение. По-моему, это единственный способ не попасть в богадельню и, мне кажется, способ абсолютно верный. Мысль эта основана на многочисленных, давно известных из мировой истории фактах. Я уверен, что мой план принесет всем нам богатство.

- Богатство! Ты с ума сошел!

- Ничего подобного.

- Нет, ты окончательно спятил. Что ты называешь богатством?

- По сто тысяч франков на брата.

- Он явно рехнулся. Я так и знал.

- Да, похоже на то. Бедный Карл, ты не вынес лишений и...

- Карл, прими пилюлю и немедленно ложись в постель.

- Сначала ему надо поставить компресс. Давайте завяжем ему голову, а потом...

- Нет, лучше свяжем ему ноги, - я уже давно заметил, что мозгами он совсем не шевелит, а вот ноги...

- Да заткнитесь же вы наконец! - свирепо прорычал Милле. - Дайте человеку высказаться. Валяй, Карл, выкладывай свой план! В чем его суть?

- Итак, в виде предисловия я попрошу вас обратить внимание на следующий, широко известный из мировой истории факт: достоинства многих великих художников не были признаны до тех пор, пока они не умирали с голоду. Это происходило так часто, что я взял на себя смелость вывести некий общий закон. Закон этот гласит: достоинства каждого неизвестного и незамеченного великого художника должны быть и будут признаны, а за его картины будут давать огромные деньги лишь после его смерти. Мой план состоит в следующем: мы бросим жребий - один из нас должен умереть.

Последняя фраза прозвучала так спокойно и так неожиданно, что мы не успели даже подпрыгнуть на месте. Потом снова раздался нестройный хор голосов: все давали советы - медицинские советы, как вылечить больной мозг Карла. Терпеливо дождавшись, пока веселье утихнет, он продолжал развивать свой план.

- Да, один из нас должен умереть, - умереть, чтобы спасти остальных и самого себя. Мы бросим жребий. Тот, на кого падет жребий, станет знаменитым, и все мы разбогатеем. Тише, тише, не мешайте, я знаю, что говорю. Идея заключается в следующем: в течение трех месяцев тот, кому суждено умереть, должен рисовать день и ночь, насколько возможно увеличивая запас своих произведений, - но только не картин, нет. Это должны быть мелкие наброски, эскизы, этюды, фрагменты этюдов, не более десятка мазков на каждом, разумеется, абсолютно бессмысленные, но безусловно принадлежащие ему и за его подписью. Он должен изготовлять не меньше пятидесяти штук в день, и каждый рисунок должен отличаться какой-нибудь характерной, одному ему свойственной особенностью, которую легко узнать. Как вам известно, именно такие вещи ценятся, и их - после смерти великого человека - по баснословным ценам скупают все музеи мира. Мы заготовим их целую тонну - не меньше! Все это время остальные трое будут кормить умирающего и в ожидании приближающегося события обрабатывать Париж и скупщиков, а когда дело будет на мази, мы ошарашим всех скоропостижной кончиной и устроим пышные похороны. Теперь вы поняли, в чем тут суть?

- Н-е-е-ет, то есть не сов...

- Не совсем? Неужели вам еще не ясно? Он вовсе не умрет. Он просто переменит имя и исчезнет; мы похороним чучело и вместе со всем светом будем его оплакивать. А я...

Но ему не дали кончить. Все разразились восторженными криками и аплодисментами, все повскакали с мест и принялись плясать по комнате, в порыве ликования и благодарности кидаясь в объятия друг другу. Забыв о голоде, мы часами обсуждали превосходный план Карла! Наконец, тщательнейшим образом продумав все детали, мы бросили жребий. Он пал на Милле, и Милле должен был "умереть". Потом мы собрали все вещи, с какими человек может расстаться только на пороге будущего богатства - сувениры и разные безделушки, - и отнесли их в заклад, получив за них ровно столько, сколько требовалось, чтобы устроить скромный прощальный ужин, завтрак да оставить еще пару франков нам на дорогу и на покупку небольшого запаса репы и другой провизии на пропитание Милле.

На следующее утро мы трое сразу же после завтрака отправились в путь, разумеется, пешком. Каждый захватил с собой десяток мелких рисунков Милле для продажи. Карл направился в Париж, где должен был к назначенному сроку создать Милле славу. Мы с Клодом двинулись в разные стороны - бродить по провинции.

Вы не поверите, как легко и удачно пошли у нас дела. Побродив два дня, я начал рисовать виллу, находившуюся на окраине одного большого города, - я заметил, что владелец ее стоит на веранде верхнего этажа. Как я и думал, он спустился вниз посмотреть. Я работал быстро, стараясь, чтобы он не соскучился. Время от времени он издавал одобрительные возгласы, потом начал восторгаться моим рисунком и заявил, что я настоящий мастер.

Я отложил в сторону кисть, достал из сумки один из этюдов Милле, показал ему на стоявшую в углу подпись и с гордостью произнес:

- Надеюсь, вы узнаете это? Он - мой учитель. Не удивительно, что я знаю свое дело!

Владелец виллы смущенно молчал. Я с грустью заметил:

- Уж не хотите ли вы сказать, что вам незнакома подпись Франсуа Милле?

Разумеется, ему была незнакома эта подпись, но он все равно преисполнился глубочайшей благодарности - за то, что я его так легко вывел из затруднительного положения, и сказал:

- Да что вы! Разумеется, это Милле! Не понимаю, как я сразу не заметил. Конечно, я узнаю его подпись!

Потом он захотел купить этюд, но я заявил, что я хоть и не богат, однако не до такой уж степени беден. В конце концов я все же уступил ему рисунок за восемьсот франков.

- Восемьсот франков!

- Да. Милле променял бы его на свиную отбивную. Да, я получил восемьсот франков за эту безделку. Теперь я с удовольствием откупил бы ее за восемьдесят тысяч. Но те времена давно прошли... Я очень мило изобразил дом того человека и хотел было попросить за свой рисунок десять франков. Однако за работу ученика великого мастера неудобно было спрашивать так мало, поэтому я продал ее за сто. Восемьсот франков я тут же, из этого самого города, отослал Милле и на следующий день отправился дальше.

Теперь я уж больше не ходил пешком. Я ездил. С тех пор я все время ездил. Каждый день я продавал по одной картине. Я ни разу не пытался продать две картины в день. Я всегда говорил своему покупателю:

- Я очень глупо делаю, что вообще продаю картину Франсуа Милле. Он не проживет и трех месяцев, а после смерти Милле его картин ни за какие деньги не купишь.

Я всячески старался распространять этот слух, чтобы подготовить публику к предстоящему событию.

Наш план продажи картин принадлежит мне, и я целиком ставлю его себе в заслугу. Я предложил его в тот последний вечер, когда мы обдумывали предстоящую кампанию, и все трое решили как следует испытать его, прежде чем заменять другим. Всем нам сопутствовала удача. Я ходил пешком только два дня. Клод тоже ходил два дня - мы оба боялись прославлять Милле слишком близко от дома. А бессовестный хитрец и пройдоха Карл - тот ходил пешком только полдня, а потом путешествовал, как герцог.