Маргарита Бычкова - Русско-литовская знать XV–XVII вв. Источниковедение. Генеалогия. Геральдика

Для дореволюционных исследователей, оставивших значительное число публикаций, справочников по генеалогии, характерна узость задачи, история семьи описывалась вне связи с общеисторическим процессом. Хотя наиболее передовые историки считали, что надо изучать историю семей независимо от их социального положения [116], практически публиковались работы, посвященные дворянским родам. Эта ограниченность привела к отрицанию роли генеалогии в историческом исследовании вообще, которое сложилось к 30-м годам.

Веселовский занялся генеалогией, имея большой опыт исследовательской работы. Изучение древнерусского землевладения привело его к необходимости реконструировать первоначальный состав вотчины, историю вотчинников. Предпринятое им систематическое обследование актов требовало исторического комментирования текста. Эти научные интересы привели автора к занятиям генеалогией.

Если судить по работам, опубликованным при жизни Веселовского, он начал заниматься генеалогией с середины 30-х годов. В первой работе, посвященной специально феодальному землевладению XIV– XVI вв., генеалогические разыскания отсутствуют [117]. В следующей монографии уже появляются очерки по истории семей некоторых мелких землевладельцев, связанных с Троице-Сергиевым и Калязиным монастырями [118]. Их источниками послужили монастырские и частные акты, по которым автор проследил историю вотчин примерно за 100–150 лет [119].

Самая ранняя генеалогическая работа Веселовского была опубликована в 1939 г. [120], после нее в печати появились еще два очерка, посвященные истории отдельных родов [121].

И в последней монографии, опубликованной при жизни автора [122], генеалогические очерки занимают значительное место. Их принципиальное отличие от подобных разделов предшествующих работ Веселовского состоит в том, что, наряду с историей вотчины, в них изучена история семьи, подробно разобраны вопросы службы, родственные связи и пр.

С 1925 г. Веселовский систематически изучает акты Троице-Сергиева монастыря [123]. В комментариях к актам, опубликованным в 1929 г., генеалогический аспект практически отсутствует. Веселовский не отождествляет упоминаемых в актах лиц с известными деятелями XV–XVI вв. не устанавливает родственных связей между членами одной семьи, упоминаемыми в разных источниках [124]. В подготовленной позднее публикации первого тома «Актов социально-экономической истории Северо-Восточной Руси» генеалогическая часть уже поставлена в задачу комментирования [125]и занимает значительное место.

Такое представление о времени занятий Веселовским генеалогией – середина 30-х – 40-е годы – кажется убедительным и с логической точки зрения. Всякое конкретное генеалогическое исследование требует длительного собирания материалов. Принято думать, что в работе генеалога сначала создается картотека, составляются росписи, таблицы, а затем пишется монографическое исследование по истории рода – завершающий этап работы. «Всякому, кто занимался генеалогией, – писал Веселовский, – известно, насколько это трудная задача, требующая от составителя хорошей подготовки» [126].

Однако для Веселовского написание очерка по истории рода было не конечной целью работы, а лишь черновым этапом при создании исторического исследования: генеалогические изыскания мы встречаем среди набросков большинства его работ, начиная с 20-х годов. Основную массу среди них составляют монографии по истории боярских родов [127], написанные в 1929–1940 гг. Из сохранившихся 47 очерков 11 подготовлены Веселовским к печати в 1938–1940 гг. в качестве второго тома труда по истории феодального землевладения [128], 28 очерков сейчас опубликованы [129]. Самые ранние монографии о роде Кобылиных, смоленских князьях и Даниловых-Мамоновых датированы 1929 г.

Значительный комплекс генеалогических работ написан им в 1930 г., причем часть этих исследований тематически связана с подготовкой книги «Село и деревня в Северо-Восточной Руси». Большинство очерков посвящено мелким землевладельцам, чьи села отошли к Калязину монастырю (Клобурниковы, Мерлины, Пивовы, Жуковы, Карабузины, Астафьевы, Игнатьевы, Спешневы, Гавреневы, Азарьины, Комнины, Сатины) [130]. Взятые вместе, эти очерки освещают историю землевладения этого монастыря в XV – XVI вв. Все они были законченными работами, где основное внимание уделено истории отдельных сел, их переходу от частных землевладельцев к монастырю. Каждый очерк снабжен родословной таблицей, некоторые имеют карты-схемы земельных владений. Практически отсутствует история службы вотчинников, если она не связана с Калязиным монастырем.

К апрелю – июню 1930 г. относятся и три исследования, вошедшие позднее в монографию «Феодальное землевладение в Северо-Восточной Руси» [131], о вотчине боярского рода Квашниных и о рядовых землевладельцах Ворониных и Головкиных.

К 1931–1932 гг. принадлежат первые варианты родословий потомков Редеги, Ратши, Бяконта и Всеволожей-Заболоцких, Сабуровых и, очевидно, Воронцовых-Вельяминовых; не датированы очерки Басенковых, Воронцовых, Хвостовых, Беклемишевых, Овцыных, Кутузовых, Волынских, два варианта истории Сорокоумовых-Глебовых, Ховриных, Морозовых, Оболенских князей; только очерк о роде Порховских имеет дату 1940 г. [132]

Таким образом, до 1940 г. Веселовский написал первые, а иногда окончательные варианты истории большинства родов, представители которых играли ведущую роль в жизни Русского государства XV– XVI вв.

В истории создания этих работ выявилась исследовательская самобытность Веселовского. Многочисленные черновые заметки по истории семей (князей Ростовских, Оболенских, Стародубских, Ярославских, Суздальских и среди них отдельно Шуйских и т. д. [133]) показывают, что автор писал их часто не с целью воссоздания истории рода, а для сбора и обобщения известий о службе, переселениях, опалах и других вопросах истории XVI в.

Такая связь генеалогии с решением задач конкретного исследования отразилась на определении этой дисциплины, которое у Веселовского менялось с годами. Мысль о необходимости изучения истории отдельных семей возникает у него одновременно в связи с вопросами как истории феодального землевладения, так и политической жизни. В первом случае «в 100–150 московских уездах быстро созревала новая социальная сила, шедшая на смену и боярству и монастырю – то поместное служилое дворянство, которому суждено было за одно-два человеческих поколения (1563–1619 гг.) разрушить феодальные твердыни боярских вотчин» [134]. Во втором, по мнению Веселовского, при создании единого Русского государства Москва сыграла свою роль в вопросе «об образовании боярства и служилого класса вообще», что представлялось автору «менее ясным и более сложным», чем «роль Москвы в объединении русских княжеств» [135].