История Коллектив авторов - Наследник встал рано и за уроки сел… Как учили и учились в XVIII в

В сие время тогдашний наш директор [36] Иван Иванович Мелиссино (1718–1795) — русский государственный деятель, директор Московского университета (1757–1763), обер-прокурор Святейшего Синода (1763–1768). С 1771 г. до конца жизни куратор Московского университета. Член Российской академии (1783). вздумал ехать в Петербург и везти с собою несколько учеников для показания основателю университета [37] И. И. Шувалову. См. прим. 25. плодов сего училища. Я не знаю, каким образом попал я и брат мой в сие число избранных учеников. Директор с своею супругою и человек десять нас малолетних отправились в Петербург зимою. Сие путешествие было для меня первое и, следственно, трудное, так как и для всех моих товарищей; но благодарность обязывает меня к признанию, что тягость нашу облегчало весьма милостивое внимание начальника. Он и супруга его имели смотрение за нами, как за детьми своими; и мы с братом, приехав в Петербург, стали в доме родного дяди нашего. Он имеет характер весьма кроткий, и можно с достоверностью сказать, что во всю жизнь свою с намерением никого не только делом, ниже словом не обидел.

Чрез несколько дней директор представил нас куратору. Сей добродетельный муж, которого заслуг Россия позабыть не должна, принял нас весьма милостиво, взяв меня за руку, подвел к человеку, которого вид обратил на себя мое почтительное внимание. То был бессмертный Ломоносов! Он спросил меня: чему я учился? «По-латыни», — отвечал я. Тут он начал говорить о пользе латинского языка с великим, правду сказать, красноречием. После обеда в тот же день были мы во дворце на куртаге; но государыня не выходила. Признаюсь искренно, что я удивлен был великолепием двора нашей императрицы. Везде сияющее золото, собрание людей в голубых и красных лентах, множество дам прекрасных, наконец, огромная музыка, все сие поражало зрение и слух мой, и дворец казался мне жилищем существа выше смертного. Сему так и быть надлежало: ибо тогда был я не старее четырнадцати лет, ничего еще не видывал, все казалось мне ново и прелестно. Приехав домой, спрашивал я у дядюшки: часто ли бывают у двора куртаги? «Почти всякое воскресенье», — отвечал он. И я решился продлить пребывание мое в Петербурге сколько можно долее, дабы чаще видеть двор. Но сие желание было действие любопытства и насыщения чувств. Мне хотелось чаще видеть великолепие двора и слышать приятную музыку, но скоро сие желание исчезло. Доброе сердце мое тосковать стало о моих родителях, которых захотелось видеть нетерпеливо: день получения от них писем был для меня приятнейший, и я сам по нескольку раз заезжал на почту за письмами.

Но ничто в Петербурге так меня не восхищало, как театр, который я увидел в первый раз от роду. Играли русскую комедию, как теперь помню, «Генрих и Пернилла» [38] Комедия Л. Гольберга (см. прим. 34), перевод А. К. Нартова (см. Указатель авторов). . Тут видел я Шумского [39] Яков Данилович Шумский (1732–1812) — один из первых русских профессиональных артистов, комический актер, оперный певец. Особенно Шумскому удавались роли слуг. , который шутками своими так меня смешил, что я, потеряв благопристойность, хохотал изо всей силы. Действия, произведенного во мне театром, почти описать невозможно: комедию, виденную мною, довольно глупую, считал я произведением величайшего — разума, а актеров великими людьми, коих знакомство, думал я, составило бы мое благополучие.

Я с ума было сошел от радости, узнав, что сии комедианты вхожи в дом дядюшки моего, у которого я жил. И действительно, через некоторое время познакомился я тут с покойным Федором Григорьевичем Волковым [40] Федор Григорьевич Волков (1729–1763) — русский актер, режиссер и театральный деятель, создатель первого постоянного русского театра. Организовал в Ярославле, где жил с 1735 г., домашний, а с 1750 г. — публичный театр, в котором начали играть знаменитые впоследствии русские актеры — И. А. Дмитревский, Я. Д. Шумский и др. В 1752 г. переехал с труппой в Петербург. , мужем глубокого разума, наполненного достоинствами, который имел большие знания и мог бы быть человеком государственным. Тут познакомился я со славным нашим актером Иваном Афанасьевичем Дмитревским [41] Иван Афанасьевич Дмитревский (1734–1821) — русский актер, режиссер, театральный деятель. Действительный член Российской академии (1802). , человеком честным, умным, знающим и с которым дружба моя до сих пор продолжается. Стоя в партерах, свел я знакомство с сыном одного знатного господина, которому физиономия моя понравилась; но как скоро спросил он меня, знаю ли я по-французски, и услышал от меня, что не знаю, то он вдруг переменился и ко мне похолодел; он счел меня невеждою и худо воспитанным, начал надо мною шпынять; а я, приметя из оборота речей его, что он, кроме французского, коим говорил также плохо, не смыслит более ничего, стал отъедаться, и моими эпиграммами загонял его так, что он унялся от насмешки и стал звать меня в гости; я отвечал учтиво, и мы разошлись приятельски. Но тут узнал я, сколько нужен молодому человеку французский язык, и для того твердо предпринял и начал учиться оному, а между тем продолжал латинский, на коем слушал логику у профессора Шадена [42] Иоганн Маттиас Шаден (Schaden) (1731–1797) — доктор философии Московского университета и ректор гимназии при нем, педагог. Лекции читал на латинском языке. Одним из главных воспитательных средств считал систематическое чтение. В историю русской культуры вошел как наставник Д. И. Фонвизина и Н. М. Карамзина. , бывшего тогда ректором. Сей ученый муж имеет отменное дарование преподавать лекции и изъяснять так внятно, что успехи наши были очевидны, и мы с братом скоро потом произведены были в студенты… В самое же сие время не оставлял я упражняться в переводах на российский язык с немецкого: перевел: «Жизнь Сифа, царя египетского» [43] Авантюрно-дидактический роман аббата Жана Террасона «Геройская добродетель, или Жизнь Сифа, царя Египетского, из таинственных свидетельств древнего Египта взятая». Составители сб. «Русский быт» отмечают, что Фонвизин, вероятно, имеет в виду «1-ю часть, ибо она вышла в 1762 г.; но оканчивал перевод Фонвизин в Петербурге, и 2-я ч. явилась только в 1763 г., а 4-я уже в 1768 г.». , но не весьма удачно. Знание мое в латинском языке пособило мне весьма к обучению французского. Через два года я мог разуметь Вольтера и начал переводить стихами его «Альзиру».

Несмотря на молодость моего отца и на то, что он вел рассеянную жизнь при дворе и в большом свете, он постарался дать нам такое хорошее воспитание, какое было возможно в то время. Мой дядя прислал для нас из Берлина гувернантку, которая составила себе там очень хорошую репутацию и, как я слышал, была лучшая, какую только можно было найти. Действительно, она много занимала нас. Эту девицу Riunau заменила г-жа Berger. Мы незаметным образом научились французскому языку, и уже с 5– или 6-летнего возраста я обнаружил решительную наклонность к чтению книг. Я должен сказать, что хотя воспитание, которое нам дали, не отличалось ни блеском, ни лишними расходами, употребляемыми на этот предмет в наше время, однако оно имело многие хорошие стороны. Главное его достоинство заключалось в том, что в то время не пренебрегали изучением русского языка, который в наше время уже не вносится в программу воспитания. Можно сказать, что Россия — единственная страна, где пренебрегают изучением своего родного языка и всего, что касается страны, в которой люди родились на свет; само собой разумеется, что я разумею здесь современное поколение. Те жители Петербурга и Москвы, которые считают себя людьми просвещенными, заботятся о том, чтоб их дети знали французский язык, окружают их иностранцами, дают им дорого стоящих учителей танцев и музыки, но не учат их родному языку, так что это прекрасное и дорого стоящее воспитание ведет к совершенному незнанию родины, к равнодушию и даже презрению к стране, с которой неразрывно связано наше существование, и к привязанности ко всему, что касается нравов чужих стран, и в особенности Франции. Впрочем, следует признаться, что дворянство, которое живет во внутренних губерниях, не заражено этим непростительным заблуждением. Однако возвратимся к тому, что касается собственного воспитания.