Марина Леонтьева - Истоки медвежьей Руси

В отношении к медведю существовало еще одно, «суеверие», касающееся его особого чутья к женщинам. Им до той поры не грозила опасность, пока медведь не учуивал, что женщина беременна мальчиком. В противном случае грозный зверь обязательно ее «задерет», чтобы не появился будущий охотник, продолжатель враждебного рода: « А то вот рассказывали еще, встретилась женщина с медведем в лесу. Он ее нюхал, нюхал и задрал. Верно, собиралась охотника родить ».

На всем Русском Севере бытуют такие же поверья о том, что медведь опасен для беременной женщины, а также для женщин в период их mensis: « По следу за беременной женщиной пойдет медведь, а если месячно, может напасть. <���…> Женщина снопов нажала, беременная, он и расшвырял » [159]. Это было одной из причин, почему в этих местах беременных не брали в лес за ягодами или на покос, т. к. они могли привлечь к себе медведей и навлечь на себя беду.

Существовали различные приметы, связанные с этим зверем. На Русском Севере существует примета: девушке увидеть во сне медведя – к жениху. Хотя считалось, что видеть медведя вообще – к «фарту», к успеху, однако, появление зверя не в урочный час и не в привычном месте, рассматривалось как дурная примета. Если увидеть во сне медведя, который идет к тебе навстречу не сердитый, «а просто так идет», значит, найдешь друга. Наоборот, если увидеть во сне медведя нападающим, а себя прячущимся от него в какое-нибудь «глухое место» – к смерти.

По поверьям медведь очень не любит «насмешек» не только над собой, но и над своими собратьями. Если он не имел случая «задрать обидчика», все же «мстил» ему каким-нибудь образом. Нельзя смеяться над убитым медведем, т. к. «его товарищи задавят скотину или самого, кто смеялся». Снимая шкуру с медведя, приговаривали: «Не я тебя убил, тунгус тебя убил». Тунгус, в свою очередь, произносил те же самые слова, когда оснимывал медведя, только все сваливал уже на русского. Больше лишнего не говорили, «иначе медведь и без шкуры встанет и накажет виновного». Особо мстительным считался медведь с белым «ошейником» – муравьятник . Боялись охотники сорокового по счету медведя. Застрелив 39 медведей, промышленник боялся сорокового медведя, говорил – роковой. Но, «если сорокового убил, опять будет бить тридцать девять, а сороковой опять страшит».

Всякое нападение медведя рассматривалось как факт его мести определенному человеку, в других случаях медведя якобы «Бог посылает» для того чтобы «наказать человека за грехи». Старожилы говорили, «задрав человека», медведь «не съедает его, а забрасывает валежником».

А эту историю автор книги услышал в детстве на тоне Анфимово, что расположена на Зимнем берегу Белого моря, где его отец И.И. Леонтьев ловил семгу со своим напарником В.И. Седуновым. Невысокого роста, но крепко сложенный, Василий Иванович после службы в десантных войсках в 50-х годах подрабатывал разноской почты по тонским избушкам, коих насчитывалось в то время очень много на беломорском побережье. Была глухая и дождливая осенняя пора. Подкрепившись у рыбаков именно этой тони Анфимово, закутавшись от дождя в капюшон, Василий Иванович поднялся по чуть заметной тропинке на крутую гору, чтобы скорехонько добраться до следующей тони – Конь-Камень – идти берегом было невозможно, осенняя крутая волна наотмашь била в отвесную гору. Поднявшись наверх, он успел пройти немного, – огромной силы удар по спине свалил его на мокрый мох болота. Парня спасла от мгновенной смерти большая кашалка с грузом на спине и натянутый на голову капюшон брезентового плаща. Левая рука сразу онемела, кровь обожгла кожу. Он еще не понимал, кто его мог так огреть, но затем последовали крепкие удары, которые больше приходились по огромной кашалке и одновременно воздух наполнился сильнейшим смрадом. Перепуганный парень наконец понял, что стал объектом нападения большого медведя. А удары все сыпались и сыпались по спине, было такое ощущение, рассказывал папин напарник, что зверюга пыталась вбить меня в мох. Несмотря на страх, он не запаниковал. Золотицкого рыбака спасла впитанная с молоком матери сметливость, – он слышал от стариков, что в таких случаях надо притвориться мертвым. Наконец медведь немного успокоился и затих, прислушиваясь, дышит еще его жертва или надо продолжить избиение. Василий замер, чтобы не выдать себя. Затем почувствовал, что на заплечном мешке, голове и ногах появилось что-то сырое и мокрое, тяжесть которого стремительно возрастала, одновременно дышать становилось все труднее, – это медведь закладывал мхом свою жертву. Как известно, медведь никогда свежатину не потребляет, мясо должно быть обязательно протухшим. Закончив свою погребальную работу, медведь потихоньку стал удаляться. Второй раз от смерти спасла та же смекалка помора. Он не сразу вскочил и бросился бежать, как сделал бы любой на его месте, а остался лежать, не шевелясь еще некоторое время. И не зря, ведь через несколько минут хитрый зверь снова вернулся и стал прислушиваться – не дышит ли его «подопечный». Василий Иванович не струсил, выдержал и второй экзамен. Только после этого медведь как бы успокоился и пошел в ближайший лес прятаться от дождя. Минут через двадцать, истекая кровью и теряя сознание, Василий Иванович сумел выбраться из свежезаготовленной могилы и все же доползти до избушки, благо надо было спускаться под гору. Хорошо помним, как, затаив дыхание, мы слушали рассказ ныне покойного В.И. Седунова и с удивлением рассматривали огромный шрам на его руке, оставленный грозным зверем.

Каким бывает коварным и мстительным медведь, можно узнать из другого рассказа, но только уже жителя Мезени (Архангельская губерния), записанного неизвестным государственным чиновником, побывавшим по долгу службы в тех местах в середине XIX века. Позднее эта быль появилась в одном из номеров дореволюционных «Архангельских губернских ведомостей»:

В декабре 1857 года, проезжая из Мезени в Усть-Цыльму, я остановился в почтовом домике, при реке Мыле. Во время перепряжки лошадей, с любопытством стал я рассматривать устройство этого домика.

Внимание мое остановилось на его мебели, которую составляли стол и лавки из толстых досок, покрытые во многих местах глубокими рытвинами. На мой вопрос о причине такого искажения грубой мебели, содержатель станции объявил, что медведь, зашедший окном в комнату, изгрыз ее. Сперва мне показалось довольно странным посещение медведем маленького домика через окно, но сомнения вскоре рассеялись. Окна почтовой комнаты не соответствовали величине строения: размеры их годились бы большому зданию. Поэтому я убедился, что в окно станции могут пролезать даже огромные медведи. Любопытство мое было затронуто, – и я пожелал узнать историю посещения медведем мыльской станции.