Иван Солоневич - Великая фальшивка февраля

«Государь перебирал с необыкновенной ясностью взгляды тех лиц, которые могли бы управлять Россией в ближайшие времена… И высказал свое убеждение, что те общественные деятели, которые, несомненно, составят первый же кабинет, все люди совершенно неопытные в деле управления и, получив бремя власти, не сумеют справиться с своей задачей».

Сейчас, тридцать пять лет спустя, мы обязаны отдать должное «необыкновенной ясности» Государя Императора: «деятели» действительно не справились. Но, во всяком случае, со стороны Государя Императора, – если верить этой записи, – это был категорический отказ от «ответственного министерства». С. Ольденбург дополняет этот отказ и своими соображениями: бунт усмиряется не уступками, а вооруженной силой. Однако было уже сделано все , чтобы вооруженная сила не смогла применить своего оружия.

На следующее же утро ген. М. Алексеев, получив от ген. Рузского телеграмму с изложением этой исторической беседы, поставил вопрос ребром: уже не ответственное министерство, а отречение от Престола. В 10 часов 15 минут 2 марта ген. Алексеев разослал всем командующим фронтами телеграмму следующего содержания:

«Его Величество находится в Пскове, где изъявил свое согласие объявить манифест, идя навстречу народному желанию, учредить ответственное министерство перед палатами и поручить председателю Государственной Думы образовать кабинет. По сообщению этого решения Главкосевом председателю Государственной Думы, последний в разговоре по аппарату в три с половиной часа утра 2 марта ответил, что появление такого манифеста было бы своевременно 27 февраля, в настоящее время этот акт является запоздалым, что ныне наступила одна из страшных революций, сдерживать народные страсти трудно, войска деморализованы, председателю Думы хотя пока и верят, но он опасается, что теперь династический вопрос поставлен ребром и войну можно продолжать до победного конца лишь при исполнении предъявленных требований относительно отречения от престола в пользу Сына при регентстве Михаила Александровича, обстановка по-видимому, не допускает иного решения, и каждая минута дальнейших колебаний повысит только притязания, основанные на том, что армия и работа железных дорог находится фактически в руках петроградского Временного правительства. Необходимо спасти Действующую армию от развала, продолжать до конца борьбу с внешним врагом, спасти независимость России, и судьбу Династии нужно поставить на первый план, хотя бы ценой дорогих уступок. Если Вы разделяете этот взгляд, то не благоволите ли телеграфировать весьма спешно через Главкосева, известив меня, что потеря каждой минуты может стать роковой для существования России и что между высшими начальствующими лицами армии нужно установить единство мысли и цели и спасти армию от колебаний и возможных случаев измены долгу. Армия должна всеми силами бороться с внешним врагом и решение относительно внутренних дел должно избавить ее от искушения принять участие в перевороте, который более безболезненно совершится при решении сверху.

Алексеев.

2 марта, 10 час. 15 мин., № 8101872».

Одновременно с этой телеграммой ген. Рузский посылает в Ставку телеграмму, в которой сказано, что «при существующей обстановке он не считает возможным сосредоточение железнодорожных батальонов к Пскову, прибытие же их может лишь только осложнить обстановку».

Этим отрезывается для Императорского поезда возможность прорваться в Петроград.

Итак: фронтовые дивизии и полки оставлены. Железнодорожные батальоны оставлены. Ген. М. Алексеев сколачивает единый фронт генералитета уже не для ответственного министерства, а с требованием отречения . Ген. М. Алексеев ссылается при этом на данные Родзянки. В распоряжении ген. Алексеева, кроме данных Родзянки, должны были быть и данные военной контрразведки, которая была подчинена Ставке, которая работала действительно скандально плохо, но которая все-таки могла уловить положение в Петрограде, – уловил же его пресловутый Бубликов: довольно одной дисциплинированной дивизии, и вся эта охваченная, так сказать, превентивной паникой толпа просто разбежится.

Главнокомандующие фронтами и флотами – за единственным исключением ген. Хана Нахичеванского, поддержали «единый фронт». В телеграммах Государю Императору была вся та фразеология, которую вы еще и сейчас можете найти на страницах крайне правой прессы: и коленопреклонение, и рыдание, и «помощь Божию», и все, что хотите, – но во всех них стояло категорическое требование отречения. Государь Император оказался начисто изолированным от армии и от столицы, – как это и планировал А. Гучков. Телеграммы главнокомандующих, во всяком случае, означали одно: отказ от повиновения и от поддержки. Оставалась вооруженная охрана Императорских поездов. Что было делать?

План А. И. Гучкова удался на сто процентов. Дальнейшие проценты он стал приносить впоследствии – вплоть до сегодняшнего дня. А. И. Гучков в сопровождении В. В. Шульгина приехал в Псков диктовать Императору условия отречения. Этой диктовки Император не принял, – текст отречения написал Он сам.

Так был закончен «династический переворот», который, если верить С. Ольденбургу, стал вчерне намечаться еще в столыпинские времена.

В течение более чем трех десятков лет склоняется во всех мыслимых и немыслимых падежах «народная Февральская революция». Я, опираясь почти на правые источники, а также и на более или менее общеизвестный ход событий 1916–1917 гг., пытался показать , что к Февралю «народ» не имел ровно никакого отношения. И А. Мосолов, и И. Якобий, и С. Ольденбург – люди правые, оперируют все время терминами «дворцовый заговор», «военно-дворцовый заговор», «измена бродила вокруг престола». Конечно, и сто тысяч чухонских баб входят все-таки в состав «народа». Входят, конечно, и тысяч двести запасных. В общем и бабы и гарнизон дали бы от одной десятой до одной пятой одного процента всего населения страны. Остальных 99 %… никто ни о чем не спрашивал. И если ген. Эверт в своей телеграмме утверждал, что «на армию в ее настоящем составе рассчитывать при подавлении внутренних беспорядков – нельзя», то совершенно очевидно, что – можно ли, нельзя ли – этого ген. Эверт знать не мог . Ибо подавлять он и не пробовал. Так же очевидно, что если бы даже на всю армию действительно рассчитывать было нельзя, то десяток надежных дивизий для этого, во всяком случае, нашелся бы. Однако «надежные дивизии» в Петроград не пустила Ставка, то есть ген. Алексеев.

Февраль 1917 г. – это почти классический случай военно-дворцового переворота, уже потом переросшего в март, июль, октябрь и так далее… Нет, конечно, никакого сомнения в том, что революционные элементы в стране существовали, – в гораздо меньшем количестве, чем в 1905 г., но существовали. В 1905–1906 гг. их подавили. В 1917 г. их подавлять не захотели. Левые русские деятели несколько лет подряд хвастались своими достижениями Февраля – пока целый ряд документов не показал с безусловной степенью очевидности, что в февральских событиях они были совершенно ни при чем. Дальнейшие события показали, что хвастаться вообще нечем.