Антон Горский - Русское Средневековье

Начавшаяся в середине XVIII века дискуссия [8] Ее первый раунд окончился своеобразно: в результате дискуссии в Академии наук работа Миллера была признана ошибочной и ее тираж подвергся уничтожению. перетекла в XIX столетие. Сторонники отождествления варягов с норманнами (к ним принадлежали крупнейшие представители российской историографии — Н.М. Карамзин, М.П. Погодин, С.М. Соловьев, В.О. Ключевский) пытались подкрепить свое мнение новыми аргументами, их оппоненты, «антинорманисты», множили версии о «нескандинавском» происхождении варягов: предлагались отождествления их с западными славянами (наиболее распространенная версия), финнами, венграми, хазарами, готами… Но по-прежнему все спорящие не сомневались: именно варяги, пришедшие в Восточную Европу в 862, по летописи, году и основали государство на Руси.

К началу XX века дискуссия практически затихла. Причиной этого было в первую очередь накопление научных знаний, особенно в области археологии и лингвистики — науки о языке. К тому времени начались археологические исследования русских древностей, и они показали, что на территории Руси в конце IX–X веке присутствовали тяжеловооруженные воины скандинавского происхождения. Это коррелировало с известиями письменных источников, летописей, согласно которым иноземными воинами — дружинниками русских князей были варяги. С другой стороны, лингвистические изыскания установили скандинавскую природу имен первых русских князей (Рюрика, Олега, Игоря, Ольги) и многих лиц из их окружения первой половины X века (упоминаемых в летописи и в договорах Олега и Игоря с Византией). Из этого естественно следовал вывод, что носители этих имен имели скандинавское, а не какое-то иное происхождение. Ведь если, скажем, считать, что варяги были славянами с южного побережья Балтики (напомню, самая популярная версия среди «антинорманистов»), то как объяснить тот факт, что имена представителей общественной верхушки южнобалтийских славян (славиний ободритов и лютичей), упоминаемые в западноевропейских источниках, звучат по-славянски (Драговит, Вышан, Дражко, Гостомысл, Мстивой и т. п.), а имена действующих в Восточной Европе варягов — по-скандинавски? Разве что через фантастическое предположение, что южнобалтийские славяне на родине носили славянские имена, а придя к своим восточноевропейским собратьям, зачем-то решили «прикрыться» скандинавскими псевдонимами…

Казалось бы, дискуссия была исчерпана: «норманизм» победил.

Действительно, в XX столетии авторов, утверждавших, что варяги не являлись норманнами, было немного. Причем в большинстве своем это были представители русской эмиграции. В советской историографии сторонники «ненорманства» варягов исчислялись буквально единицами (это А.Г. Кузьмин и с оговорками В.Б. Вилинбахов). Так откуда же взялось традиционное представление о господстве «антинорманизма» в исторической науке советского периода?

Дело в том, что так называемой антинорманизм советской историографии — это принципиально иное явление, чем «старый», дореволюционный «антинорманизм». Ранее обе спорящие стороны — и «норманисты», и «антинорманисты» — сходились в том, что приход Рюрика и его варяжской дружины явился актом создания государства Русь. Полемика шла по поводу происхождения варягов. Теперь же основной вопрос дискуссии был поставлен иначе: вместо «Кто были варяги?» — «Создали ли варяги Древнерусское государство?» Тождество варягов и норманнов стало признаваться практически всеми исследователями, но тезис об образовании ими государства стал отвергаться. Формирование государства начали рассматривать как длительный процесс, для которого требовалось вызревание предпосылок в местном обществе; государственность невозможно принести извне, это не под силу никаким пришельцам; соответственно появление Рюрика стало трактоваться как не более чем эпизод в длительной истории формирования государственности у восточных славян, эпизод, приведший к появлению правящей на Руси княжеской династии. Такой подход, при котором появлению князей варяжского происхождения не придавалось решающего значения в истории становления Древнерусского государства, виден еще у В.О. Ключевского. Но, конечно, господствующим он стал в результате утверждения в отечественной историографии марксистского подхода к истории, при котором приоритет отдавался социально-экономическому развитию общества, что не оставляло возможности для «экспорта государственности». «Государство появляется там и тогда, где и когда появляются общественные классы» — этот тезис Ленина очень трудно совместить с представлением о привнесении государственности князем-пришельцем. Советские историки были «антинорманистами» именно в таком смысле: признавая, что варяги были норманнами, они отказывали им в решающей роли в образовании Древнерусского государства, противостоя тем самым как «старым» «антинорманистам», так и «старым» «норманистам» [9] Именно поэтому упомянутый выше Б.А. Рыбаков в дореволюционной историографии выглядел бы «норманистом»: ведь он признавал, что варяги — это норманны. «Антинорманизм» же Рыбакова состоял в отрицании тезиса об образовании варягами Древнерусского государства. .

Представление о незначительности роли варягов в государствообразовании на Руси утвердилось к концу 1930-х годов. Параллельно с общим тезисом о складывании государства как длительном процессе, для которого необходимы внутренние предпосылки, сложилась (в духе тех лет) тенденция к идеологизации проблемы. «Норманизм» стал рассматриваться как направление буржуазной науки, суть которого — доказать неспособность славян к созданию своей государственности. Здесь сыграло роль использование легенды о призвании Рюрика в гитлеровской пропаганде: получили известность высказывания Гитлера и Гиммлера о неспособности славянской «расы» к самостоятельной политической жизни, о всегдашнем решающем влиянии на них германцев [10] Скандинавы, напомню, являются северной ветвью народов германской языковой группы. , из-за чего славяне вынуждены были «приглашать Рюриков». После победы над фашистской Германией этот фактор отпал, но начавшаяся «холодная война» подставила на его место новый: «норманизм» стал рассматриваться как применяемое в западной буржуазной историографии средство искажения, принижения истории страны, первой сделавшей шаг к новой, коммунистической общественной формации.

В конце XX — начале XXI столетия можно было ожидать снятия идеологических наслоений с «варяжского вопроса», перехода к объективному рассмотрению роли норманнов в процессах, шедших в раннее Средневековье в Восточной Европе. Но вместо этого наблюдается иное — активизация «крайних» точек зрения.