Леонид Васильев - Древний Китай. Том 2: Период Чуньцю (VIII-V вв. до н.э.)

Это не должно удивлять. Феодальная структура в период наивысшего своего расцвета — а в чжоуском Китае он пришелся на VI в. до н. э. — определяет собой характер общества, в том числе и формы ведения войн. Ведь в децентрализованной до предела структуре нет и не может быть внутренней стабильности, хрупкий баланс сил всегда находится во взвешенном состоянии и легко нарушается. Нарушения же, будь то конфликты между царствами и их коалициями на высшем уровне или жестокие схватки между влиятельными кланами на более низком, неизбежно создают политическую неустойчивость, которая чаще всего приводит к войне. Развитая феодальная структура рождает войны органично и постоянно, они становятся не просто обычным делом и даже излюбленным занятием аристократов, профессионалов войны, не только средством обеспечить высшие сакральные силы во главе с Небом жертвами в их честь, но фактически образом жизни.

Соответственно и социальная организация структурируется таким образом, чтобы идеально соответствовать реализации военной функции. Создаются схемы типа той, что приписана Гуань Чжуну. Проводятся налоговые реформы. Совершенствуется система рекрутского набора. И главное, все более весомой становится сила. Правда, она еще считается с нормами ритуального церемониала и этического стандарта, восходящего к раннечжоускому дэ , этой квинтэссенции небесного мандата. Этика и ритуал формально сохраняют свою высшую ценность. Более того, в условиях специфической религиозной системы, без церкви и священнослужителей, без божеств и храмов в их честь (все ограничивалось лишь высшими силами, предками и духами на алтарях или в храмах, в честь которых регулярно приносились жертвы), святость ритуала и величие этической нормы были вознесены особенно высоко. Но это не мешало тому, что в реальной жизни военная мощь и тесно связанные с нею политический вес и аристократический гонор знати становились все более заметными. А тот, кто слаб — даже если он увешан сакральными регалиями, — мало заслуживал почтения. Это легко проследить на примере взаимоотношений феодальных властителей между собой и их отношения к чжоускому вану.

Речь не о том, что к чжоускому вану некоторые из его подданных относились без должного почтения, и тем более не о том, что кто-то не воспринимал его в качестве сакральной персоны, чья высшая власть санкционирована мандатом Неба. Напротив, все это всегда принималось во внимание. Но в то же время с ваном можно было воевать, на торжественном приеме к нему можно было отнестись без должного почтения, порой ему можно было сделать, пусть даже через посредника, выговор за непомерное стяжательство и т. д. Чжоуский ван, особенно во времена расцвета феодальной структуры в период Чуньцю, не был безусловным повелителем и высокопочитаемым сюзереном именно потому, что он был слаб и порой даже ничтожен. Его едва ли можно даже называть «первым среди равных», во всяком случае без оговорок. Он считался таковым, это бесспорно, но в реальности не был им, потому что не имел необходимой для этого военной силы. Зато именно сила, воинская мощь придавали чжухоу и стоящей ниже их феодальной знати в царствах столь присущие этому сословию гонор, спесь, стремление к славе и в то же время глубоко осознанное чувство собственной социальной значимости, достоинства и чести аристократа-воина, рыцаря.

Рыцарских поединков и тем более дуэлей древний Китай не знал, во всяком случае, в текстах об этом ничего не сказано. Тем не менее знатные люди порой мерялись силой и убивали один другого. Речь не о схватке в пылу сражения (такие схватки чаще всего не были похожи на рыцарские поединки, ибо имели характер коллективной борьбы на колесницах) и тем более не о коварных убийствах из-за угла, с помощью подосланных исполнителей хитро продуманных интриг и заговоров. Имеется в виду открытое столкновение как результат конфликта или острой обиды, даже просто слабо спровоцированной вспышки гнева. Такое случалось сплошь и рядом. И что характерно: несмотря на строгую иерархическую субординацию, институционализировавшиеся вассально-сюзеренные связи и даже служебные обязанности должностного лица по отношению к правителю, в случае неожиданного конфликта и оскорбленного самолюбия на передний план весьма часто выходили честь и достоинство аристократа. На мой взгляд, это один из главных признаков существования развитой феодальной структуры в обществе, где еще нет сильного централизованного деспотического государства (там, где оно хорошо известно, феодализм в этом смысле несколько ослаблен, — вспомним хотя бы русских феодалов времен Ивана Грозного, из которых лишь один Курбский посмел бросить вызов царю, да и то лишь только потому, что был для него недосягаем).

В чем достоинство аристократа проявлялось и как оно реализовывалось? Бывало очень по-разному. Вспомним сунского Хуа Ду, который как бы мимоходом убил своего правителя только за то, что тот попытался вступиться за сы-ма Куна, чья жена полюбилась всемогущему главному министру. Насколько можно судить по тексту, правитель был оскорблен и унижен тем, что его министр, пусть даже всемогущий его родственник, самолично решает судьбу другого министра. Возник конфликт, результатом которого была, надо полагать, открытая ссора, сопровождавшаяся гневными обвинениями и угрозами и завершившаяся хладнокровным убийством. Министр убил правителя и пригласил на его место другого из числа легитимных наследников. Думаю, что это как раз тот случай, когда можно говорить о спровоцированной вспышке гнева со стороны сильного. В данном и многих аналогичных случаях речь шла не о том, чье достоинство пострадало больше, а о том, кто, имея власть и силу, мог успешно постоять за себя, даже если его обидчиком был сам правитель.

Вспомним вэйского Сянь-гуна, который в 559 г. до н. э. неосторожно обидел двух своих влиятельных сановников, пригласив их вроде бы на обед, но отправившись с ними на охоту. Сановники, оказавшись в неподходящем для охоты костюме и не получив ожидаемого приема за обеденным столом, оскорбились. Результатом этого оскорбления было изгнание из царства Вэй Сянь-гуна, проведшего на чужбине почти 12 лет. В данном случае перед нами открытое противостояние правителя и его оскорбленных сановников, завершившееся в пользу тех, на чьей стороне, надо полагать, была реальная сила.

Еще более показателен уже упоминавшийся эпизод из сунской истории. В 682 г. до н. э. сунский Минь-гун играл в шахматы (или какую-то похожую игру, рассчитанную на двоих партнеров) с сановником Ванем, которого незадолго перед тем вызволил из луского плена. Репликой о том, что вызволением из плена (выкупом?) Вань что-то потерял в глазах правителя, переставшего его уважать, сановник был оскорблен до крайней степени. Он схватил игровую доску и, будучи наделен огромной силой, убил ею правителя, а за ним и престарелого Хуа Ду, и еще одного из придворных, после чего бежал в Чэнь, откуда позже был выдан в Сун. Дело кончилось тем, что сунцы разорвали силача на части.