Леонид Васильев - Древний Китай. Том 2: Период Чуньцю (VIII-V вв. до н.э.)

Решительно расправившись с Фу Ча и У [96] 26 Рассуждения на тему о том, что Гоу Цзянь будто бы колебался по поводу того, не стоит ли примириться с Фу Ча, который униженно молил о прощении, не выглядят правдоподобно (см. [85, с. 239; 29, с. 302–303; 103, гл. 41; 71, т. VI, с. 20–21]). , Гоу Цзянь обратил внимание на север. Его посланцы стали активно вмешиваться в дела Чжунго, о чем свидетельствуют некоторые из последних по времени сообщений «Цзо-чжуань». Из материалов Сыма Цяня явствует, что на рубеже 70-60-х годов V в. до н. э. юэский Гоу Цзянь сумел созвать даже совещание чжухоу, на котором добился признания своего лидерства. Как в свое время Фу Ча, он известил об этом чжоуского вана, который санкционировал все случившееся [103, гл. 41; 71, т. VI, с. 21].

На этом заканчиваются наиболее существенные события периода Чуньцю. Разумеется, помимо главной канвы событий в хронике «Цзо-чжуань» и в «Го юе» сохранилось великое множество более мелких, нередко весьма существенных для понимания сути происходивших в чжоуском Китае процессов или для демонстрации характеров отдельных действующих лиц. Этих побочных рассказов хватило бы на ряд специальных монографий на различные темы, относящиеся как к начальному, так и к завершающему периоду Чуньцю.

Например, рассказ о добившемся цели юэском Гоу Цзяне заканчивается у Сыма Цяня любопытной новеллой о его верном советнике Фань Ли, получившем в награду земли и немало золотых монет и раздавшем все это друзьям и односельчанам. Переселившись на новое место, Фань Ли вновь разбогател и обзавелся сыновьями, один из которых из-за глупости и жадности стал причиной смерти другого, провинившегося, но рассчитывавшего за золото получить помилование [103, гл. 41; 71, т. VI, с. 24–27]. Новелла интересна как свидетельство заметных перемен в структуре общества (вместо аристократов с их связями на передний план выступают богачи с их золотом), причем эти перемены были характерными для сменявшего Чуньцю периода Чжаньго.

Но изложение даже основных событийных линий заняло в томе три объемистые главы, что побудило автора многое сократить либо опустить вовсе. Не стремясь объять необъятное, обратимся теперь к главам, в которых предполагается дать более подробную оценку и некоторый аналитический обзор событий и всего образа жизни людей, всей структуры общества периода Чуньцю.

Задача четвертой главы — проанализировать огромный материал, приведенный в первых главах, расставить необходимые акценты и, не опасаясь неизбежных при этом повторов, добиться того, чтобы материал «заговорил» и рассказал об эпохе Чуньцю все то, что можно о ней узнать. Для этого, опираясь на проделанную еще Сыма Цянем систематизацию данных всех доханьских источников, необходимо выявить процессы, которые источниками не артикулированы, но тем не менее видны практически любому внимательному читателю.

И если проделать все это, то многое может проясниться. Окажется, в частности, что именно для периода Чуньцю была характерна определенная динамика — политическая, социальная, экономическая, культурно-идеологическая и т. п. Суть ее заключается в том, что общество находилось в состоянии серьезной трансформации, вызванной к жизни многими различными причинами, характерными как для чжоуского Китая в целом, так и для всех составлявших его царств и княжеств в отдельности. Трансформация имела многосторонней характер и протекала глобально, широким фронтом. Трудно сказать, что здесь было причиной и что следствием, ибо все было тесно взаимосвязано и взаимообусловлено. Поэтому стоит начать с того, что выходит во всех текстах на передний план.

Речь идет прежде всего о внутриполитической истории в рамках каждого из сравнительно немногочисленных царств, сыгравших существенную роль в жизни чжоуского Китая в период Чуньцю, точнее, об острой династийной и межклановой борьбе, а также о противостоянии могущественных кланов власти центра. Разумеется, при этом следует учитывать и борьбу между царствами, включая описанные в первых главах многочисленные войны, карательные походы, спорадические набеги, сопровождавшиеся дипломатическими переговорами, сколачиванием временных коалиций, перемириями, заключением двух- и многосторонних договоров и т. п. Однако доминантой периода Чуньцю была внутриполитическая борьба с ее интригами, заговорами, кризисами и постоянными междоусобицами. Она была типична именно для периода Чуньцю — в отличие, например, от следующего за ним периода Чжаньго, когда главной была борьба между царствами внутренне сильными и стабильными, уже давно не раздираемыми междоусобицами.

Постоянная политическая борьба в условиях сосуществования нескольких соперничающих друг с другом больших и меньших по размерам и силе государств, достаточно тесно связанных между собой историческими судьбами и культурными традициями, — вполне естественное явление; нормально и то, что такого рода политическая борьба спорадически принимает формы военных столкновений: как известно — по формуле К.Клаузевица — война есть продолжение политики иными средствами. Вне ее верхи общества, которые определяли параметры и динамику его эволюции, существовать просто не могли, ибо сами условия политического бытия требовали от них постоянной и целеустремленной борьбы. Но сочетание этой борьбы с острыми междоусобными внутриполитическими конфликтами составляет специфику лишь определенного типа обществ — тех, что обычно именуются феодальными. Оставив пока более подробный разговор о феодализме в период Чуньцю в стороне, стоит заметить, что для описываемого типа структуры в чжоуском Китае внутриполитическая борьба была жизненно необходимой формой существования, своего рода борьбой за выживание и преодоление соперников, за процветание знатной аристократической семьи и укрепление удела-клана, за усиление государства и сохранение хотя бы некоторого порядка в Поднебесной.

Трудно говорить о том, как обстояли дела в этом смысле в дочжоуское время. Насколько можно судить по имеющимся данным, с периода Шан — точнее, с аньянской его фазы, когда документированная писаная история сменила в бассейне Хуанхэ эпоху китайской предыстории, — вся жизнь сравнительно небольшого коллектива шанцев протекала на фоне непрерывных столкновений его с соседями, быстрыми темпами трибализовавшимися и заимствовавшими многие элементы шанской культуры, едва ли не в первую очередь вооружение и военное искусство. О столкновениях между шанцами данных сравнительно мало. Но если опираться на анализ М.В.Крюкова [48а, с. 1417], таковые все-таки имели место, что вполне согласуется с существующими представлениями о характере шанского общества и государства.