Роман Белоусов - Хитроумные обманщики

Этот Бошняк, продолжал Мицкевич, всюду сопровождал своего хозяина, графа Витта под видом натуралиста, сумел втереться в разные тайные общества и собрал секретные сведения о заговоре декабристов.

Что касается Собаньской, то тут Мицкевич абсолютно ничего не подозревал. И хотя о деятельности Витта догадывался, но был далек от того, чтобы связывать в одно его личные с Собаньской отношения и дела службы.

Точно так же и Пушкин на протяжении почти десяти лет, в течение которых общался с Собаньской, ни разу ничего не заподозрил. Нигде ни намеком не обмолвился он насчет нее критически, хотя у него есть прямые упоминания о ней, не говоря о письмах и стихах, ей посвященных.

Не случайно, надо думать, возник «Собаньский, шляхтич вольный» в «Борисе Годунове», а в набросках предисловия к этой трагедии, где польская тема одна из ведущих, русский поэт вспоминает «о кузине г-жи Любомирской», то есть о Каролине (как известно, слово «кузина» по-французски может означать не только двоюродную сестру, но и вообще родню, близкую родственницу).

Мицкевич все последующие годы относился к Каролине Собаньской хотя и сдержанно, но вполне уважительно, не однажды встречался с ней и в Риме, и в Париже.

Но, может быть, у Мицкевича вообще не было причин подозревать Собаньскую? И тогда, в Одессе, Каролина отказалась от своей двойственной роли в отношениях с ним? Вопреки заданию шефа, она лишь делала вид, что наблюдает за поэтом. В отчетах же выставляла его в благоприятном свете, как бы оберегая от опасного генерала.

Если допустить эту метаморфозу, то как ее объяснить? Неужели мы встречаемся здесь со старым, как мир, противоречием: борьбой между долгом и чувством? В таком случае можно предположить, что благосклонно настроенная к поэту Каролина сумела убедить генерала в том, что поведение Мицкевича вполне безупречно. И Витт под влиянием своей пассии написал благожелательный отзыв о Мицкевиче в своем рапорте перед отъездом того на службу в Москву.

Что ж, шпионы и соглядатаи тоже порой не чужды симпатий и антипатий, но эти извинительные человеческие слабости нисколько не мешают им заниматься своим гнусным ремеслом.

И все же не может быть, чтобы «рожденная без сердца» Каролина из Ржевуских уступила бы чувству, поддалась увлечению. Сожительница и помощница Витта легко переступала через свои личные привязанности и, когда надо было, не задумываясь, предавала друзей и знакомых. Ее рука не дрогнула, и она спокойно написала донос на своего молодого любовника Антония Яблоновского, когда в начале 1825 года выведала у него важные сведения об имевших место переговорах между польскими и русскими конспираторами. И таких, как Яблоновский, на ее счету, можно думать, было немало. Так что ни о какой загадочной снисходительности Собаньской к Мицкевичу речи идти не должно. Можно лишь говорить об умении и ловкости Каролины, не брезговавшей никакими средствами в своей агентурной работе.

С тех пор как Витту стало известно, что у него под носом плетут нити заговора и зреет измена, всю свою энергию генерал-шпион направил на то, чтобы выявить и уничтожить крамолу. Верный себе, он замыслил крупную провокацию. Этого жаждало его сердце, здесь могло развернуться его стремление к сенсации и влечение к драматическим эффектам.

Осенью 1825 года намечалась поездка царя на юг в Таганрог. Витт рассчитывал быть вызванным для доклада лично Александру I, у которого пользовался абсолютным доверием. Чем этот хитрец пленил царя, точно сказать трудно, но факт остается фактом — император был к нему весьма расположен. Даже крупные финансовые злоупотребления, грозившие серьезными неприятностями, сошли ему с рук.

Одним словом, царь удостаивал его своим доверием и возлагал обязанности, признавался сам Витт, особенной важности, «большей частью никому, кроме Его Величества и меня, не известные». Раза два в год Витт встречался с царем, докладывал ему лично «о нужном», «принимал словесные государя приказания» и разного рода «изустные поручения».

Что это были за приказания и поручения? На это Витт туманно отвечал, что они касались «разнообразных предметов». Ответ, как видим, весьма неопределенный. Дело, вероятно, требовало соблюдения полной секретности. Впрочем, об одном таком задании известно: царь вменил Витту наблюдать за самим новороссийским генерал-губернатором М.С.Воронцовым, поскольку тот-де был «склонен к либерализму».

В этот раз при встрече с царем Витт рассчитывал преподнести ему дорогой подарок. Выложить на стол сведения о существующем антиправительственном заговоре. И сообщить свой план его ликвидации и захвата участников «с бумагами и архивом». Лучше всего, мыслил он, сделать это во время киевских «контрактов», когда по обычаю на ярмарку съезжалась масса народа. Здесь же встречались и конспираторы.

Точнее план задуманной провокации выглядел так: в январе будущего года во время контрактовой ярмарки Витт намеревался взять с поличным всех участников подпольного съезда руководителей Южного общества.

Оставалось довыяснить некоторые детали, чтобы представить масштабы замысла и размах деятельности смутьянов. Это позволило бы составить полную картину заговора со всеми его разветвлениями.

Все зависело от ловкости и умения виттовских агентов. Одному из них Витт поручил выдать себя за единомышленника заговорщиков и войти к ним в доверие. Этим агентом был Бошняк.

С этого момента скромный херсонский помещик становится главной фигурой на шахматной доске интриги, затеянной Виттом. Это и имел в виду он сам, когда говорил об «обширнейшем поприще», на котором очутился благодаря графу Витту, ставшему отныне его благодетелем и покровителем.

Понимал ли Бошняк, на какой путь предлагал ему вступить генерал Витт? Отдавал ли себе в этом отчет?

Судя по собственному его признанию, он согласился вполне добровольно и сознательно, взвесив свои способности и «польстившись успехом». Немного, правда, беспокоила мысль, не будет ли память о нем очернена презренным именем шпиона. Но он быстро убедил себя, что бывают случаи, когда приходится жертвовать доброй славой. И он пожертвовал ею, оказавшись в одном ряду с Азефом, Малиновским и другими пресловутыми провокаторами, известными в истории революционного движения России.

Перед свежеиспеченным шпионом Витт поставил задачу: проникнуть в «скопище врагов правительства». О том, что существует некое тайное общество, Витт догадывался давно. Как сообщил он царю, его агенты по счастливой случайности напали на след важного и серьезного дела, «могущего иметь самые печальные последствия». Однако точными данными Витт не располагал и все попытки войти в круг заговорщиков ни к чему не приводили. Между тем царь, видимо, поручил ему добыть подробные сведения. Как раз в это время Витт встретил Бошняка и завербовал его.