Александр Елисеев - Социализм с русским лицом

Прослеживаются вполне понятные опасения по поводу возможного роста иждивенческих настроений в социальных низах. Причем в ряде случаев данные настроения ставились в связь с настроениями революционными.

Журнал «Деятель» во время революции 1905–1907 годов яростно нападал на петербургское общество, снабжающее продовольствием бастующих пролетариев: «И это в то время, когда в том же Петербурге ходят с протянутой рукой искалеченные, изболевшиеся, вконец обездоленные наши солдаты и матросы, которые муки нечеловеческие терпели… когда петербургские рабочие отказывались работать на военных заводах, вырывая у «буржуазного правительства» и с голодного народа, себе всякие вольности». Журнал был уверен, что, поощряя этих «тунеядцев», правительство поощряет страшное социальное зло, ведущее к анархии и крамоле.

Забастовщиков монархисты вообще критиковали очень и очень жестко, посвятив данной критике немало брошюр и статей. Они пытались доказать, что забастовки невыгодны подавляющему большинству российского общества, в том числе и самим рабочим.

Монархисты уверенно заявляли – забастовки ущемляют интересы потребителя. Именно на него промышленные предприниматели и перекладывают свои убытки, получающиеся в результате уступок рабочим. При этом крупный капитал, по мнению монархистов, никакого ущерба не несет, ибо потери от забастовки компенсируются повышением цен. Помимо того, крупные капиталисты еще и повышают цены – выше того уровня, который необходим для компенсации. Они уверены – «забастовка все спишет».

Националист Л. А. Сахарнов в 1906 году писал: «…При появлении стачек и забастовок, все крупные мануфактуры, без всяких еще союзов получили за истекший год, как видно из отчетов, основательные барыши; а пострадал мелкий промышленник».

Приводились и конкретные примеры. По данным журнала «Прямой путь», после забастовки 1913 года цены на нефть и ее продукты поднялись до невозможного. Повышение, однако, этим не ограничилось и пошло по «цепочке», что выразилось во вздорожании фабричного топлива, увеличении стоимости фрахта.

Монархист В. Новгородцев называл конкретные цифры потерь со стороны рабочих-металлистов, взятые из доклада их профсоюза. В 1902 году благодаря забастовочной борьбе зарплата металлистов выросла (в среднем) на 19 %. Однако, за это же время стоимость жизни рабочего повысилась на 23–25 %, то есть в итоге рабочие потеряли от 4 до 6 %.

А вот И. Соболев подметил, что во время забастовок, когда рабочие не трудятся, зачастую возникает и растет их задолженность. Последующее получение требуемой прибавки (если оно вообще происходит) компенсирует только сам долг, но не увеличивает достаток.

Националистическая газета «Вече» подошла к проблеме забастовок с социально-нравственной стороны, осветив такое явление, как рост пьянства, неизбежный в случае прекращения работ. Само пьянство неизбежно ведет к перекладыванию любого излишка в карман трактирщика и т. п. «благодетелей».

Некоторые консерваторы даже упрекали забастовщиков и стоящие за ними левые силы в тайном сговоре с крупным капиталом или некоторыми его представителями, использующими социальный протест для осуществления олигархических намерений.

П. Я. Буланов обвинил крупный капиталистов в том, что они намерено ухудшают и без того сложную жизнь рабочих – с тем, чтобы усилить их гнев и направить его против самодержавия. При этом они поддерживают само революционное движение, используя его в своих целях. В доказательство Буланов напоминал о фирме «Савва Морозов, Сын и К о», потратившей 3 млн. руб. на революционное движение.

По мнению Буланова, самих левых подобное сотрудничество устраивает еще и по стратегически важным соображениям. Ведь усиление буржуазии и концентрация капитала являются, в соответствии с учением Маркса, Энгельса и т. д., «непременным условием для возможности решительного социального переворота».

Сахарнов ссылался на опыт Англии, где забастовочное движение только способствовало объединению капиталов. Он предсказывал заключение в будущем прочного союза рабочих объединений и капиталистов для совместного выкачивания средств из всей остальной России, потребляющей промышленную продукцию.

И совершенно неожиданную версию предложил монархист А. Лодыгин. Констатируя наличие постоянной и беспощадной борьбы между капиталистами и пролетариями, он замечал еще и наступательное единство этих двух социальных сил. Оно, по его мнению, направлено против общего врага, которым является «установившийся, существующий порядок в стране». Именно этот порядок мешает их междоусобице – чрезмерно жесткому отстаиванию узкогрупповых интересов. Капитализм и пролетариат были обвинены в стремлении создать «государство в государстве» – посредством трестов, синдикатов и профсоюзов. Противостоять этим олигархическим тенденциям может только сильная власть монарха. При этом Лодыгин признавал необходимым накопление капиталов и улучшение благосостояния рабочих, призывая лишь увязать «данные процессы с интересами остальных слоев населения».

(Уже после Первой мировой войны в Европе будет выдвинута теория сговора революционеров и «плутократов». Согласно ей забастовочное движение выгодно лишь финансистам, которые сами не страдают от стачек, но пытаются с их помощью разорить и поставить под свой контроль промышленников. Любопытно, что к этим же выводам пришли такие полярно разные наблюдатели, как бизнесмен Г. Форд и социал-демократ А. Гильфердинг.)

Нельзя не признать некоторую правоту монархистов. И в самом деле, наиболее продвинутые круги буржуазной олигархии вполне могли использовать забастовочное движение себе же во благо.

Но рабочих правые так и не убедили. А все из-за того, что отказались решительно выступить против капитализма, чего требовала от них сама логика традиционализма. Возможно, что последовательный антикапитализм помог бы вызвать устойчивое доверие к ним рабочих.

Тем не менее монархисты постоянно думали о том, как бы создать лоялистское, монархическое движение рабочих. Одним из самых горячих поборников этой идеи был Тихомиров. Примечательно, что он оценивал традиционалистский потенциал рабочих выше крестьянского. «Рабочие это мой самый близкий класс, – признавался он. – Я крестьян мало знаю и не сумел бы с ними сойтись. А рабочие мне – свои люди». (В свете сказанного выше о крестьянском характере пролетариата, такие оценки Тихомирова кажутся вполне логичными.)

Тихомиров возлагал большие надежды на чисто профессиональное движение рабочих, противопоставляя его социалистическому, идею которого создал не рабочий класс, а лагерь международной революционно-социалистической интеллигенции.