Николай Устрялов - Белый Омск

Хотел пройти в бюро или к Модерну -- не удалось. На углу Большой и Луговой остановили категорически. Мельком увидел Сапира, сообщил, что революционеры перешли в наступление, атакуют центр. Ушаковку перешли уже, стремятся обойти город, заходят к востоку. Пролетел их аэроплан, бросал прокламации "к офицерам и юнкерам" и т.д. Пальба идет сильнейшая, изредка стреляет орудие. Командир семеновской "дивизии бронепоездов" Арчегов телеграфирует, что семеновцы "давно уже были бы в Иркутске", если б не союзники, которые "изъявили энергичный протест".

Что-то будет? (2 ч. 20 м. д.).

Был в бюро, в Модерне. Удалось проскользнуть через Тихвинскую улицу, когда напряженный момент боя прошел. Оказывается, в первый раз мы попали в самую опасную минуту: эсеры, перейдя Ушаковку, уже теснили юнкеров к самому центру, к Большой улице. Положение было почти критическое. Но, к счастью, подошли подкрепления, и в результате красные опять отброшены за Ушаковку. В Модерне вид еще суровее, чем вчера: пулеметы повсюду, меньше штатских, явное преобладание военных. Оказывается, все панические министры и их товарищи выселены оттуда в другое здание, расположенное восточнее... Червен переодевался, когда я пришел. Искал фуфайку. На всякий случай. Сейчас лучше, но кто может поручиться. Может быть, придется отступать на восток в пешем порядке, под прикрытием военных частей... Советовал и мне перебраться на ночь с Наташей поближе к Модерну, одевшись потеплее, захватив деньги и что возможно из вещей. Поленился, остался -- авось, пронесет Господь... Завтра утром пойду на день и ночь. А пока отдохну (8 ч. 36 м. в.).

1920 год

Иркутск, 3 января

Все длится восстание, углубляется, кровь, кровь... Пришли семеновцы, пришли на вокзал японцы -- все то же самое: тот берег в руках эсеров. Знаменское предместье -- тоже. Ежедневно идут бои, повстанцы из-за Ушаковки наступают на Иркутск, их отбивают. Стреляет наша артиллерия через город, а пули подчас долетают до центра. Между прочим, я нашел ружейную пулю в своем кабинете в Летучей мыши -- валялась на полу у самого стола. Вчера правительство (тройка) уехала на вокзал совещаться с союзниками. Сегодня узнаем, в чем дело.

Постоянно бываю в Модерне, беседую, наблюдаю. На первом плане повсюду -- Червен-Водали, держит себя молодцом, но, к сожалению, имеет при себе Язвицкого, который ежеминутно может наделать любую глупость. (9 ч. 45 м. д.).

Кончается. Перемирие по нашей инициативе. Японцы решительно не выступают. На семеновцев надежд нет: их мало, а часть (180 человек) даже перешла к революционерам. Здешний гарнизон слишком мал для обороны города и тем более для наступления. Время работает уже на них. Беседовал с Червеном. Наверху, в Модерне, Волков, Кочнев, Коробов, Червен и я. Тяжело было. Дыхание обреченности, безнадежности. Союзные комиссары держатся, в общем, холодно, недружелюбно. Лучше японец и англичанин. Отвратителен американец Гаррис и француз Могра. Правительство одиноко, и даже буржуазия жертвует на большевиков и эсеров.

Пришла пора -- ничего не поделаешь. Большевизм побеждает, победит -- я, по крайней мере, в этом почти не сомневаюсь. Он объединит Россию -- честь ему и слава! Боже, как глубоко все ошибались, ничего не поняли. (10 ч. в.).

Иркутск, 4 января

Тяжело на душе. Окончательно рушится привычная идеология, отвергнутая, разбитая жизнью. Уже давно сомнение закрадывалось в душу, но теперь уже ясно: большевизм побеждает и вооруженная борьба против него не удалась. Скрывать от себя дальше эту истину просто бессмысленно, глупо.

И острый личный вопрос: что же делать, если сегодня окончательно завершится капитуляция правительства? Допустим, что можно будет уехать на Восток -- согласно условиям, которые удастся выклянчить при помощи союзников. Но зачем ехать? Служить делу, в которое не веришь, которое считаешь вредным, уже безвозвратно проигранным? Мириться с Семеновым, когда в душе -- ни грана симпатий к нему, особенно после последних дней, когда так беспощадно обнажилось его полное бессилие? Защищать гражданскую войну, когда ясна ее пагубность для страны?

Остаться здесь? Но это значит, порвать с кругом не только привычных идей и представлений, но и с кругом близких духовно лиц, с привычной средой, которую уважал и даже, может быть, любил. Перейти в круг людей чуждых, недоверяющих, вероятно, презирающих: "когда наша взяла, перешел к нам"... Быть ренегатом в глазах друзей и врагов... Тяжко.

Уйти от политики? В книги? В науку? На востоке это невозможно, не позволит среда. Здесь? Тоже, пожалуй, невозможно: вряд ли здешний университет (эсеры!) согласится пригласить, да и грядущие большевики не потерпят: председатель кадетского Центрального Восточного Комитета!

Что же делать? Опять распутье -- и какое! Пойдешь налево -- потеряешь одну половину души, направо -- другую... Или, быть может, сегодня в 12 ч. вновь заговорят пулеметы и пушки, и судьба сама навяжет выход?.. (9 ч. 10 м. у.).

Иркутск, 7 января.

Рождество. Пришел домой, переоделся. Несмотря ни на что, чувствуется праздник... Булочки, ветчинка, шоколад...

Ночевал эти две ночи у председателя местного армянского комитета -- по протекции. "Под защитою независимой Армении". Ужас, ужас...

Жду ареста. В "Деле" ("Нашем деле") травля против Русского Бюро Печати и персонально против меня. Пусть...

Хорошо жилось в Омске, надо возместить судьбе. Что ж, роптать я не буду никогда...

Пил сегодня утром у армян водку, кружилась голова, сейчас проходит. Мягкая, приятная, теплая погода.

Все мои предчувствия сбываются. Мы стояли на ложном пути. Большевизм победил. И нет основания об этом печалиться. Жаль только, что не понял, не разгадал вовремя. (1 ч. 30 м. д.).

Иркутск, 8 января

Скверно. Дамоклов меч. Все данные за то, что буду арестован, а это значит по теперешним обстоятельствам, что надо готовиться к смерти. Остро, реально, жгуче всплыл вопрос, как известно, вдохновляющий всю философию...

Да, у порога. И как-то бесславно, тускло. В Иркутске -- после разгрома колчаковщины. В стане реакции. Вандея. Вандея... Признаться, все-таки не рассчитывал на такой конец.

Спасаться? Вот -- спасаюсь. Не ночую дома. Но ведь это лишь отсрочка -

неделя или ночь...

Надо же будет предпринимать что-либо более серьезное. Но как? И что?

На Восток не уедешь -- да и бессмысленно ехать: там ведь тот же развал, что был здесь, и та же будет участь. За границу? Контрреволюционная эмиграция? Грустно, тяжко.

На Запад? Но как проехать? Нет чужого паспорта, а то бы поехал, задержался бы на пути, пережил -- и в Москву, в Москву. Хочется. Странная судьба... Три выстрела на улице. (8 ч. 5 м. в.).

Иркутск, 9 января

То вдруг открывается "перспектива", то снова -- тупое отчаяние. Нервы треплются, опять живешь день за месяц, или за год...