Анатолий Варшавский - Колумб Австралии. (Докум. повесть о Педро Киросе)

Из очередной кутузки Менданью через несколько месяцев выпускают. Но отношения с Толедо испорчены вконец. Не приходит никакого ответа и из Испании: видимо, друзья вице-короля в Совете по делам Индии положили письма под сукно.

Менданья решает вообще исчезнуть с горизонта сиятельного вице-короля.

Прощай, Лима! Сеньор Менданья живет в своем небольшом поместье, он больше не беспокоит всемогущего Толедо. Он вообще никого не беспокоит, этот изрядно утомленный человек, не желающий, однако, расставаться со своей мечтой.

Идут годы, и кое-что меняется.

Прежде всего в самой Испании. Она хотя и кажется еще невиданно мощной и удачливой, эта колоссальная монархия, властвующая чуть ли не в половине Европы, в Новом Свете и во многих других странах земного шара, но на самом деле уже начинает утрачивать свои прежние позиции.

Пока этот необратимый процесс только начинается, и о закате испанской империи начнут говорить позже. Но уже все знают, что испанские войска вынуждены отступать в маленьких и, казалось бы, таких слабых Нидерландах. Ничего не могут поделать испанцы и с небольшой островной монархией, до чьих берегов так и не сумели добраться тяжелые испанские корветы и 20-тысячный десантный отряд. Неудачной оказалась и попытка покончить с ненавистным соперником одним ударом, с помощью флота и войск, коль это не удалось осуществить с помощью испытанной, увы, давшей осечку попытки заключить брачный союз. Елизавета наотрез отказала Филиппу II!

Конечно, можно было отправить в родовое поместье возглавлявшего Великую Армаду герцога Медину-Сидонию, можно было даже сделать вид, что ничего, собственно, особенного не произошло, просто испанскому флоту немного не повезло: буря, ветры. На самом деле проигран был не бой, не сражение. Была проиграна война. И все с большим успехом продолжает сумевшая отвести сильнейшую опасность Англия наносить урон фло?у, казне и престижу Филиппа II.

Правда, считающий себя могущественнейшим в мире монархом (да так это, собственно, и есть, хотя могущество сие далеко не беспредельно), Филипп все так же рассылает свои указания, приказания, установления и статуты, твердо веря в их спасительную силу, король- канцелярист, не желающий ни слышать, ни понимать того, что неладное творится в его государстве. Но бесконечные королевские рескрипты, распоряжения, предписания, до мелочей регламентирующие все и вся, уже давно не могут что-либо изменить.

«Золото Америки погубило Испанию», — скажет впоследствии один из испанских экономистов XVII века. Как ни парадоксально звучат эти слова, по сути они правдивы. Золото, из-за которого были загублены на корню целые цивилизации, осуждены на пожизненное рабство миллионы людей в Перу, Мексике, Венесуэле, Колумбии; золото, в погоне за которым, творя бесчисленные преступления, прошли с мечом и крестом из конца в конец весь Новый Свет все эти Писарро, Кортесы, Бальбоа, Орельяны, Альмагро и прочие захватчики и завоеватели; золото, которое каждый год на десятках судов под военным конвоем привозили из Америки в Испанию, пот и кровь индейцев, доходы от захваченных земель и ограбления населения, этот чудодейственный, нежданный-негаданный, неслыханный по своим размерам золотоносный дождь, который оказал колоссальное влияние на торговлю, промышленное производство, мореплавание чуть ли не всей Западной Европы, для самой Испании стал истинным бедствием.

И не только потому, что, как отметил Маркс, «под звон мечей в потоках золота, в зловещем зареве костров инквизиции исчезли испанские вольности», но и потому, что пока рыцари наживы, не щадя ни своей, ни чужой крови, ослепленные видениями сказочной золотоносной страны Эльдорадо, вторгались в инкские и ацтекские города, прорубались сквозь джунгли Амазонки, устраивали повальные грабежи в Чиапасе, на Эспаньоле — везде, где только ступала нога белого пришельца, испанская корона сумела создать целенаправленную, жесткую систему казенных привилегий и соответствующего государственного надзора, выгодного для королевской казны, но чрезвычайно стеснительную для торгового сословия, ремесел, земледелия.

Так и не успев расцвести, клонится в Испании к упадку мануфактурное производство. Земля, за которой осуществляется скверный уход, не дает урожая. Растут государственные долги — ежегодно тратятся доходы пяти будущих лет на бесконечные войны, на подкупы чужеземных князей и кардиналов, на внешнеполитические авантюры и католические заговоры по всей Европе: очень хотелось Филиппу II стать всемирным владыкой и насадить на всех известных к тому времени материках единую и, разумеется, испанскую веру — и катастрофически надает цена звонкого металла.

...В своем рабочем кабинете надменный и чопорный Филипп II, чуть приволакивая ногу — мучает подагра, все чаще подходит к большому глобусу. Не возместить ли потери в Европе приобщением к католической вере чернокожих, желтокожих, краснокожих язычников, чьи земли и богатства могут оказаться живительными для его казны?

Кое-какие перемены или, во всяком случае, изменения на авансцене происходят и в Перу: своенравного Толедо, умудрившегося без малого 20 лет просидеть в вице-королевском кресле, сменяет на его посту Мартин Энрикес, затем вице-королем становится маркиз Гарсиа Уртадо де Мендоса.

Столь долго и тщательно мариновавшийся проект, с которым в свое время прибыл из метрополии Менданья, внезапно в глазах нового вице-короля приобретает вес.

Конечно, и тут все идет далеко не так гладко, как хотелось бы Менданъе. Это тем обиднее, что он уже далеко не молод.

Но, кажется, наконец-то дело начинает сдвигаться с мертвой точки!

Город был не очень велик, но древен, отчаянно древен. Некогда здесь обосновались кельты и недаром, видимо, избрали это место: кругом с севера, юга, запада, востока вздымались холмы, на которых удобно было в случае вражеского нашествия установить оборону, и словно щитом прикрывали они возникшее тут поселение. Впрочем это не помешало железным римским легионам взять штурмом город, и сам Юлий Цезарь, не очень-то склонный к напыщенным речам, на сей раз, изменив своему обыкновению, назвал взятый город «Юлианской щедростью». Впрочем, римлянам пришлось отсюда уйти: судьба города была неотделима от судеб Пиренейского полуострова. И точно так же, как кельты в свое время потеснили коренных жителей, иберов и, возможно, и финикийцев, устраивавших торговоперевалочные пункты не только на побережье, римлян сменили пришедшие с востока племена вестготов. А затем здесь появились мавры.