Руслан Скрынников - Начало опричнины

Между тем, во дворце заканчивались последние приготовления к отъезду. На площади перед Кремлем стояли сотни нагруженных повозок и ждала многочисленная свита из нескольких сот вооруженных дворян. Царская семья увозила с собой всю московскую святость: «иконы и кресты, златом и камением драгим украшеные и суды золотые и серебряные и поставцы». Сокровища столичных церквей и монастырей, их «святейшие» иконы стали как бы залогом в руках царя. Помимо «святости» Иван увозил из Москвы всю государственную казну: «всяких судов золотое и серебряное, и плятие и деньги и всю свою казну повеле (царь — Р. С .) взяти с собою». Изъятие денег и драгоценностей из Казенного приказа грозило расстроить деятельность всего приказного аппарата страны.

Царский выезд носил совершенно необычный характер. Ближние бояре, дворяне и приказные, сопровождавшие Грозного, получили приказ забрать с собой семьи: «тем,— повествует летописец, — многим повеле с собою ехати з женами и з детми...» [944]. Охрану царского поезда несли несколько сот выборных дворян и детей боярских [945]. Всем им велено было явиться в Кремль в полном боевом снаряжении «с людми и с конми, со всем служебным нарядом» [946].

Необычные приготовления в Кремле породили множество толков среди населения столицы. Носились тревожные слухи о готовящемся отречении Грозного [947]. Смятение усугублялось тем, что никто не знал толком, куда едет царская семья. По сообщению официальной летописи, бояре и духовенство «в недоумении и во унынии быша, ...государьскому великому необычному подъему, и путного его шествия не ведамо куды бяша» [948].

Царский поезд покинул столицу 3 декабря 1564 г. Начались «скитания», длившиеся целый месяц. При отъезде из Москвы у царя не было какого-то определенного плана. Во всяком случае, он не думал ехать в Александровскую слободу. По кратчайшей-ростовской дороге до. слободы можно было добраться в три-четыре дня. Между тем, царь выехал из столицы в противоположном направлении в с. Коломенское на Москве-реке к югу от столицы. Чтобы попасть отсюда на северную дорогу, царскому обозу надлежало вернуться в Москву или же ехать проселками кружным путем.

В Коломенском царская семья оставалась две недели. Причиной задержки была неожиданно наступившая оттепель и сильные дожди, превратившие дороги в непроходимые болота. Переждав непогоду, царь проселками объехал Москву с востока и остановился в с. Танинском на Яузе, к северу от столицы, где он жил в течение нескольких дней. Затем он отправился на молитву в Троицко-Сергиев монастырь, а оттуда выехал в Александровскую слободу.

Едва достигнув Слободы, царь велел находившимся при нем боярам, а также многим воеводам, дворянам и приказным немедленно возвращаться в Москву [949]. Среди лиц, вернувшихся в столицу, были боярин и оружничий Л. А. Салтыков и боярин И. Я. Чеботов [950]. В Слободу были допущены лишь наиболее доверенные и близкие к царю лица, среди них боярин А. Д. Басманов и князь А. И. Вяземский.

В начале января 1565 г. царь Иван известил столицу о б отречении от престола и письменно уведомил митрополита иг думу о том, что он «от великие жалости сердца... оставил свое государство и поехал, где вселитися, идеже его, государя, бог наставит» [951].

По-видимому, в дни отречения царь спешно составил черновик нового духовного завещания [952]. В завещании он весьма откровенно объяснял причины, вынудившие его к отречению. Царь Иван писал буквально следующее: «А что по множеству беззаконий моих, божию гневу распростершуся изгнан есмь от бояр, самоволства их ради, от своего достояния и скитаюся по странам, а може бог когда не оставит...» [953]Грозный, по его собственному признанию, был изгнан с государства боярами. Именно из-за раздоров с непокорными вассалами и Боярской думой он вынужден был оставить свое «достояние» Москву и скитался месяц по селам и слободам.

Хорошо осведомленные современники передают, что при отречении Грозный сделал ряд существенных оговорок [954]. По Шлихтингу, царь будто бы заявил о передаче трона двум своим сыновьям и назвал их правителями государства [955]. Некоторым подтверждением этому служит духовное завещание Грозного. Согласно завещанию, царь - решил «разделить царство между наследниками царевичами Иваном и Федором [956]. Вопреки московским традициям, он собирался отвести младшему сыну удел, по территории равный целому государству [957]. В него входили древний Суздаль, Кострома, Ярославль, Волок-Ламский, Мценск, Козельск и т. д. [958]. Необычный проект своеобразного «раздела» страны и «соправления» наследников Ивана и Федора можно объяснить разве что “чрезвычайными обстоятельствами, которые возникли в стране к моменту отречения Грозного. Посредством любых, даже самых рискованных мер правительство стремилось упрочить положение царствующей династии, создать дополнительный противовес могущественной боярской аристократии.

В Суздальском и Ярославском уездах сидели крупными гнездами потомки местных династий князья Суздальские и Ярославские. Включение этих уездов в состав удельного княжества неизбежно привело бы к пересмотру землевладения указанных княжеских фамилий. Передача царевичу Федору Суздальского княжества должна была ослабить позиции Суздальских княжат, первенствовавших среди высшей титулованной знати и представлявших в глазах правящей династии наибольшую опасность.

Противоположные цели преследовало включение в Суздальский удел обширного Костромского уезда, в котором преобладало землевладение нетитулованной старомосковской знати. Костромские дворяне и знать должны были служить прочной опорой удельному правительству царевича Федора.

Практической части царского духовного завещания предпослано обширное «исповедание» и поучение «чадцам». Желая уберечь детей от собственных ошибок, Грозный советует царевичам приобрести навык во всяком «обиходе», чтобы править самовластно. Теория единовластия облекается в следующий отеческий совет детям: «...А всякому делу навыкайте, и божественному, и священническому, и иноческому и ратному и судейскому, московскому пребыванию, и житейскому всякому обиходу, ...как кто живет, и как кому пригоже быти, и в какове мере кто держится, тому б есте всему научены были. Ино вам люди не указывают, вы станите людям указывати. А чего сами не познаете, и вы сами стате своими государствы владети и людьми» [959]. Царь явно желал предупредить сыновей от опеки со стороны временщиков и фаворитов, чего сам не избежал в десятилетний период правления Адашева и Сильвестра.

В последующих поучениях «чадцам» явственно проступают контуры близкой опричной реформы. «А как людей держати и жаловати, и от них беречися, и во всем их умети к себе присвоивати, и вы б тому навыкли же. А людей бы есте, который вам прямо служат, — рекомендует царь сыновьям,— жаловали и любили, их ото всех берегли, чтобы им изгони ни от кого не было, и оне прямее служат» [960]. При веденные рассуждения в скором времени воплотились в привилегии людей «прямой службы», опричников, которые были ограждены от всякой «изгони» и пользовались полной безнаказанностью. Иван усердно внушает сыновьям милосердие по отношению к подданным: «А каторыя (люди. — Р. С.) лихи, и вы б на тех опалы клали не вскоре, по разсуждению не яростию [961]. Конечно, если бы царь вздумал учить сыновей милосердию в разгар кровавых опричных казней, в его словах можно было бы усмотреть сплошное лицемерие. Накануне опричнины подобный совет звучал совсем иначе.