Руслан Скрынников - Начало опричнины

В конце августа 1567 г. в Москву прибыл английский посланник и купец Антоний Дженкинсон, удостоенный официальной аудиенции в день праздника нового года, первого сентября [1549]. Спустя несколько дней посол был вызван к царю в опричный дворец. Посещение дворца было окружено тайной. Глубокой ночью царь встретил Дженкинсона и сам проводил его во дворец «тайными переходами». В переговорах участвовали любимец царя князь А. Вяземский, а также английский купец Р. Рюттер, потому что «было в таком великом деле толмачити некому», как объяснял Грозный [1550]. Поручения царя к английской королеве были столь необычны, а их разглашение чревато такими осложнениями, что царь запретил Дженкинсону делать какие бы то ни было записи: «и приказали есмя с ним к тебе (королеве. — Р. С.), словом свои великие дела тайные» [1551].

Сведения о тайной беседе сохранились по той причине, что посол составил письменный отчет о ней немедленно по возвращении в Англию в ноябре 1567 г. Согласно записи Дженкинсона, Грозный предложил послу военный союз и просил королеву в случае «беды» предоставить ему убежище в Англии «для сбережения себя и своей жизни, и жить там и иметь убежище, без опасности, пока беда не минует, бог не устроит иначе» [1552]. Царь не желал ронять свое достоинства и потому хотел, чтобы соглашение носило обоюдный характер. Каждая из договаривающихся сторон должна была предоставить другой убежище на взаимных условиях. Подобная дипломатическая форма соглашения не могла никого обмануть и не имела значения сама по себе. Особое значение придавалось тому, чтобы «хранить это (соглашение. — Р. С .) в величайшей тайне» [1553].

Грозный считал переговоры с англичанами делом, не терпящим отлагательств, и настаивал на том, чтобы ответ королевы доставлен был ему в ближайшую навигацию, 29 июля 1568 года [1554].

Одновременно с переговорами в Москве опричная дума предприняла некоторые предварительные меры на случай возможного отъезда царя в Англию. Между 1567 и 1571 гг. в Вологде строились специальные суда, на которых царская семья могла бы в случае опасности выехать в «поморские страны»2.

Много лет спустя царь Иван откровенно объяснил новому английскому послу причины, побудившие его обратиться к англичанам в 1567 г. «Поводом нам замыслить те переговоры с нашею сестрою было верное предвидение нами изменчивого и опасного положения государей и того, что они наравне с нижайшими подвержены переворотам» [1555].

Несмотря на все усилия царя сохранить в тайне обращение к англичанам, сведения о нем вскоре же проникли в земщину. Поразительный отчет Дженкинсона о поездке в Москву получил довольно широкую огласку при английском дворе. Отсюда сведения должны были через купцов рано или поздно просочиться в Россию. Отголоском их явилась запись местного псковского летописца о злом волхве, англичанине Бомелее, который подучил царя «бежати в Англинскую землю», «а свои было бояре оставшие побити» [1556].

Неуверенность и малодушие Грозного вызывали тревогу и замешательство в среде опричников, причастных к жестоким репрессиям против земщины, преторианцы прекрасно понимали, какой конец ждет их в случае смуты и бегства царя. В земщине новый опрометчивый шаг Ивана был встречен ликованием. Недовольные предсказывали близкий конец опричнины и все чаще называли имя Старицкого, как единственного возможного преемника Грозного на царском престоле. В его пользу все больше склонялись наиболее влиятельные в земщине группировки старомосковских бояр.

Победа на Суше ободрила литовское правительство и побудила его приступить к давно задуманному наступлению против России. К августу 1567 г. королю удалось собрать в лагере под Молодечно весьма значительные силы. Из Молодечно армия перешла в Радошковичи (конец ноября), а затем Борисов (декабрь) [1557]. Отсюда перед литовцами открывалась прямая дорога на Москву. Однако намечавшийся поход вглубь России так и не состоялся. В январе 1568 г. войска были распущены по домам [1558].

Русское правительство было осведомлено относительно планов Литвы и намеревалось опередить противника. В начале сентября Боярская дума вынесла решение о походе против царского недруга Сигизмунда. Царь намерен был во главе всей русской армии предпринять наступление в Ливонию на Ригу через Люцен (Лужу) и Розиттен (Режицу). При благоприятной ситуации армия должна была изменить маршрут и повернуть на Вильну, столицу Литовского великого княжества [1559].

20 сентября Грозный во главе опричной армии выступил из Москвы в Новгород и Псков. Одновременно земские войска двинулись к Пскову через Можайск и Великие Луки. В начале ноября обе армии соединились близ ливонской границы. Однако вторжение в Ливонию так и не было осуществлено. В середине ноября царь спешно покинул армию и «погнал» на перекладных в Москву. Его сопровождали опричные бояре и стража [1560].

Прежде чем покинуть войска, царь вызвал в свою ставку на Ршанском яму виднейших земских бояр и в длинной речи старался убедить их в необходимости отложить поход. Боярам было указано на то, что осадная артиллерия сильно отстала от армии из-за распутицы, что без артиллерии идти в Ливонию нельзя, что в Литве собраны многочисленные войска и т. д. [1561]12 ноября 1567 г. было решено «отставить» поход в Ливонию [1562]. Решение прекратить тщательно подготовленное наступление против ливонцев было продиктовано соображениями не столько военного, сколько политического порядка. Во время похода царя уведомили о том, что недовольные земские дворяне во главе с Федоровым организовали против него заговор.

Сведения о заговоре Федорова крайне противоречивы и запутаны. О нем писали многие авторы, но только двое из них, Штаден и Шлихтинг, были непосредственными очевидцами событий.

Штаден несколько лет служил толмачом в одном из земских приказов, лично знал конюшего Федорова и пользовался его расположением. Благодаря покровительству Басманова он был принят затем в опричнину и участвовал в расправах с земцами [1563]. В своих «Записках», составленных в конце 70-х гг., Штаден утверждал, что известные ему факты он записал «с поспешением и коротко, но беспристрастно» [1564]. В самом деле, мемуарам Штадена чужда та крайняя тенденциозность, которой, к примеру, отличаются «Сказания» Шлихтинга. Осведомленность Штадена относительно настроений земщины не вызывает сомнений. О заговоре он рассказывает следующее: «У земских лопнуло терпение. Они начали совещаться, чтобы избрать великим князем князя Володимера Андреевича..., а великого князя с его опричниками убить и извести. Договор был уже подписан... Великий князь ушел с большим нарядом; он не знал ничего об этом сговоре и шел к литовской границе в Порхов... Князь Володимер Андреевич открыл великому князю заговор и все, что замышляли и готовили земские. Тогда великий князь распустил слух, что он вовсе не хотел идти в Литву или под Ригу... На ямских вернулся он в Александрову слободу...» [1565]. Штаден утверждает, что недовольные земцы желали уничтожить опричнину и посадить на трон Старицкого.