Владимир Бушин - Тотальный проект Солженицына

Пожалуй, не менее показательна обоюдная любовь к запятым. «Архипелаг»: «Армяне, евреи, поляки, и разный случайный народ» (3, 265). «Теленок»: «…на другое утро, под лай собак, они опять пришли» (с. 295). «Иванов»: «Решетовская, с помощью 5-го Управления опубликовала книгу». Или: «…пока, в генеральском кабинете, информация не интересовала». Или: «Руководители знали об этих «посиделках» и, в случае необходимости, использовали их».

Остается сказать о кавычкофильстве. В первом томе «Архипелага» на странице 437 пять слов взяты в кавычки, а кроме того, четыре необязательных тире и 31 слово выделено. Какая концентрация! В третьем томе на странице 254 три выражения взяты в кавычки, на странице 286 – четыре, на странице 257 – пять и т. д. Какая неодолимая страсть к украшению своего письма!

А как у «подполковника»? Читаем: «По этому телефону звонит «генерал»…» Речь идет действительно о генерале. Почему же это слово взято в кавычки? Только по причине той же необыкновенной страсти. И дальше: «В спецгруппу входили «разработчики», «исполнители». «Значит, «незнакомец» не является представителем «семерки» и т. д.

Нельзя не заметить и то, что Солженицын нередко прибегает к прямой, как в пьесе, диалогизации разговора персонажей. Это есть и в «Архипелаге», например, на страницах 310 и 385 первого тома, и в «Теленке», хотя бы на странице 97, где, как в пьесе, представлен разговор автора с Твардовским, и на странице 102, где так же представлен разговор Твардовского с Александром Дементьевым, и на странице 112 – разговор Солженицына с секретарем ЦК Демичевым:

«Я: – Для охвата всей лагерной проблемы потребовалась бы еще одна книга. Не знаю, нужно ли.

Он: – Не нужно!..» и т. д.

Этот же прием использует и «подполковник»:

«Я: – Зачем вы ехали из Москвы?

Он: – Могут возникнуть новые обстоятельства.

Я: – Как долго вы пробудете у нас?

Он: – Как только выполню задание – улечу…»

Разумеется, не кому другому, а именно Солженицыну, о любви которого к стягиванию двух слов в одно уже говорилось, принадлежат и такие слова в тексте «подполковника», как «идееносители», «крестоналожение»… А фраза «я ощутил дыхание чего-то необычного» приводит на память слова из «Архипелага»: «под дыханием близкой смерти» (1, 33).

А чего стоит такая характерная подробность написания. В доносе мы видели: «Это подтверждается словами Мегеля: «а полячишка-то, вроде, умнее всех хочет быть…» Ведь обычно это пишут так: «А полячишка-то…» И в «Архипелаге»: «Кто-то крикнул сзади: «а нам нужна – свобода!» (3, 297). И в статье «Потемщики» написание весьма необычное, редкостное, сугубо индивидуальное, как строение кожного узора на пальцах. И точно то же самое у «подполковника»: «На вопрос: «а как же Николай Николаевич?», генерал кивнул головой».

Вот еще один отпечаток тех же пальцев. В «Архипелаге» автор рисует разговор перед судом прокурора Крыленко и меньшевика Якубовича:

«– Я попрошу председателя суда дать вам слово.

– !!!» (1, 405).

Так Солженицын счел возможным обозначить большое удивление или радость собеседника Крыленко.

У «подполковника» тоже идет разговор двух персонажей:

«– Знаешь, кто она? Дочь Анки-пулеметчицы.

– ???»

Тот же прием с той же целью. И совершенно в духе Солженицына гадость об Анке, как раньше – о Зое Космодемьянской.

Господи, да что там говорить, если даже орфографические ошибки одинаковые. «Архипелаг»: «Он – знаменитый немецкий асе. Первая его компания была – война Боливии с Парагваем…» (1, 594). «Подполковник»: «Александр Исаевич часто ставил в пикантное положение ассов идеологической разведки». К сожалению, ни «компания», ни «кампания» не встречаются у «подполковника». Какие еще нужны доказательства?

«Позвольте! – могут сказать мне. – Но ведь в «Теленке» помещен портрет того самого подполковника Иванова. Достоверная личность!»

Действительно, рядом с фотографией Александра Моисеевича Горлова, с которым как раз и ездил тогда Солженицын на юг, помещена фотка молодого человека, словно в парике Иосиф Кобзон, и под ней написано «Борис Александрович Иванов (офицер КГБ)».

И тут впору заметить, что Солженицын вообще был очень неравнодушен к фотографиям, а уж в любви к своим собственным фоткам, пожалуй, превосходил даже Евтушенко Точнее сказать, они соревновались, и то один, то другой выходил на ноздрю вперед. В 1981 году у Евтушенко тиражом 200 тысяч была издана книга статей о писателях «Точка опоры». В ней 27 чудесных изображений замечательного автора, еще не облысевшего. А в 1991-м тем же обалденным тиражом – книга публицистики «Политика – привилегия всех». Здесь уже 53 замечательные фотки того же чудесного автора, уже сильно потертого и лысоватенького.

Сей факт примечателен не только двойным увеличением ВВП (вельми великолепных портретов), но и тем, что в первой книге автор фигурировал в обществе то Владимира Луговского, то Леонида Мартынова, то Ярослава Смелякова – своих любимых поэтов и лучших друзей, а во второй их вытеснили Павел Антокольский, Владимир Высоцкий, Булат Окуджава – любимые поэты и лучшие друзья автора. Правда, кое-кто из прежних остался, но претерпел существенную вверхтормацию. Например, когда автор писал «Точку», старый поэт Степан Щипачев, дважды Сталинский лауреат, был жив, а будучи в свое время руководителем Московской организации Союза писателей, сильно покровительствовал молодому Евтушенко, у которого под подушкой всегда лежала его лауреатская поэма «Павлик Морозов». И в той книге он восклицал о Щипачеве: «Большой поэт! Большой!» А в 1991 году его уже давно не было в живых, и теперь в своей «Политике» Евтушенко писал о покойном совсем иное: «Небольшой поэт, совсем небольшой, но – большой человек». Кто удивится, если в следующий раз Евтушенко напишет о Щипачеве: «Мелкая поэтическая сошка, отхватил вонючую Сталинскую премию за поэму о негодяе Павлике Морозове, но – не брал взятки!»

Любопытно и дальше сравнить фотографии обеих книг: были – знаменитый турецкий поэт-коммунист Хикмет и драгоценный ленинский лауреат Распутин, теперь вместо них красовались американцы Апдайк и Миллер. Там – советский композитор Эдуард Колмановский, с которым Евтушенко сочинил совсем неплохие песни, здесь – американский композитор Пол Винтер, с которым он ничего не сочинял, а только разок сфотографировался. В той – коммунисты Фидель Кастро и Луис Корвалан, с которыми автор чуть не в обнимку, здесь – антикоммунисты Ричард Никсон и Генри Киссинджер, с которыми питомец муз чуть не лобзается.

Да еще в первой книге было несколько фотографий, запечатлевших автора среди родных ему по духу советских и американских рабочих, причем снимков с нашими рабочими в три раза больше. А что же во второй? Американские рабочие как были, так и остались, а советских, русских – как ветром сдуло! Вылетели из круга симпатий автора и строители Колымской ГЭС, и магнитогорские металлурги, и портовики Лены… Видимо, так поэт вел издалека подготовку к своей осуществленной теперь передислокации в США, штат Оклахома (это вроде наших Тетюшей). Эти «рокировочки» можно сравнить разве что с трансформацией замысла великого Солженицына. Он мечтал и даже планировал написать апологетический роман «Люби революцию», сочинил погромный «Архипелаг» и такое же «Красное колесо». Но это к слову.