Владлен Логинов - Владимир Ленин. На грани возможного

Между тем, когда ЦК 15 сентября постановил ликвидировать копии писем Ленина, ПК об этом не был поставлен в известность, хотя и являлся одним из адресатов. Позднейшие ссылки Бубнова и других на необходимость конспирации были явным лукавством. Георгий Ломов в 1927 году написал более откровенно: «…Мы боялись, как бы это письмо не попало к петербургским рабочим, в райкомы, Петербургский и Московский комитеты, ибо это внесло бы сразу громадный разнобой в наши ряды… Авторитет Владимира Ильича был настолько велик в наших рядах, что мы боялись: если просочатся слова его к рабочим, то многие станут сомневаться в правильности линии всего ЦК» [969].

«Как бы то ни было, – пишет Лацис уже в 1922 году, – а письмо [Ленина] было от нас скрыто и мы получили его с запозданием, да еще с других рук. Исполнительный] ком[итет] Петроградского комитета, который первым получил это письмо, был доведен до белого каления поведением ЦК». Вероятно, «с других рук» – это либо от Крупской, либо от Марии Ильиничны, которые, судя по всему, передали в ЦК не все сделанные ими копии ленинских писем. Так что питерцы, к которым наравне с ЦК обращался Владимир Ильич, хоть и с опозданием, но получили их [970].

Мало того, Александр Шотман, именно в эти дни вернувшийся с Урала, встретив одного из руководителей Выборгского района Василия Каюрова, узнал, что среди рабочих-партийцев ходит по рукам и статья Ленина «Из дневника публициста. Ошибки нашей партии». Так что адресат и этой работы Владимира Ильича был, как выяснилось, вполне определенным [971].

А 25 сентября Крупской была отправлена с Ялавой записка «химией», в которой Владимир Ильич просил: не сообщая никому, срочно прислать к нему в Выборг Эйно Рахью [972]. Утром 27 сентября Рахья был уже в Выборге.

Ленин пишет в Гельсингфорс Смилге: «Общее политическое положение внушает мне большое беспокойство. Петроградский Совет и большевики объявили войну правительству. Но правительство имеет войско и систематически готовится… А мы что делаем? Только резолюции принимаем?»

Есть основания полагать, что Рахья привез резолюцию о текущем моменте, принятую 24 сентября на партийном совещании членов ЦК с большевиками-делегатами Демократического совещания. В ней отмечалось полное «высвобождение пролетариата из-под идейного влияния буржуазии», усиление авторитета большевиков среди крестьян и солдат. Указывалось на то, что господствующие классы встали на путь насилия по отношению к народу. Говорилось и о том, что переход власти к Советам «становится лозунгом дня». Но партия ориентировалась не на восстание и свержение правительства, а на его постепенное выдавливание Советами, на «повышение их политического значения до роли органов, противостоящих буржуазной государственной власти (правительство, Предпарламент и т. д.)» [973].

Иными словами, резолюция исходила из абсолютной уверенности в том, что нарастание влияния большевиков есть постоянный вектор развития, и власть перейдет к Советам как бы сама собой. Мысль Владимира Ильича о том, что соотношение сил может измениться в любой момент, во внимание не принималась. И Ленин пишет Смилге: «Керенский в ставке, явное дело, столковывается с корниловцами о войске для подавления большевиков и столковывается деловым образом». А большевики систематической работы по подготовке своих войск не ведут. Между тем «история сделала коренным политическим вопросом сейчас вопрос военный. Я боюсь, что большевики забывают это, увлеченные “злобой дня”, мелкими текущими вопросами и “надеясь”, что “волна сметет Керенского”. Такая надежда наивна, это все равно, что положиться “на авось”».

Поэтому «надо агитировать среди партии за серьезное отношение к вооруженному восстанию…». Иначе «мы можем оказаться в смешных дураках, не сделав этого: с прекрасными резолюциями и с Советами, но без власти!!» Ибо даже если исходить из того, что Всероссийский съезд Советов возьмет власть и предложит воюющим странам мир, даже если, как выразился Владимир Ильич, – «терпеть еще три недели войны», а стало быть новые сотни и тысячи жертв, – то даже при таком предположении, у Финляндского областного Совета этих трех недель нет [974].

Историк Василий Дмитриевич Поликарпов писал: «Вряд ли возможно в полном объеме восстановить весь поток данных, которым он [Ленин] пользовался и перерабатывал в своем уме, – здесь, помимо тех сведений, которые сохранили разного рода письменные источники, были еще, конечно, и переданные устно, часто не фиксировавшиеся, особенно в условиях конспирации. Но проверить соответствие его выводов и характеристик действий контрреволюции действительному положению вещей все же в значительной части вполне возможно» [975].

После того, как 12 сентября III Областной съезд Советов Финляндии объявил себя «властью» по отношению к русским рабочим и дислоцированным здесь войскам и флоту, Временное правительство распорядилось начать вывод «большевистских» частей из Финляндии. Тогда 21 сентября Областной совет заявил, что без его утверждения указания правительства недействительны. Это, естественно, вызвало в Ставке самую яростную реакцию, и Керенский приказал «ликвидировать Финляндию (Облсовет Финляндии – В.Л.) несмотря ни на какие вопли…» [976].

Значит и эта ситуация не терпела ни оттяжек, ни промедления. Поэтому, с точки зрения политической, пишет Ленин Смилге, не дожидаясь никаких общих решений, необходимо «начать сразу осуществлять тот блок с левыми эсерами, который один может нам дать прочную власть в России… Пока там суд да дело, заключите немедленно такой блок у себя…»

А с точки зрения технической – не теряя времени, надо «создать тайный комитет из надежнейших военных, обсудить с ним всесторонне, собрать (и проверить самому) точнейшие сведения о составе и расположении войск под Питером и в Питере, о перевозе войск финляндских в Питер, о движении флота и т. д.»

Что касается работы в массах, то «для правильной подготовки умов, надо сейчас же пустить в обращение такой лозунг: власть должна немедленно перейти в руки Петроградского Совета, который передаст ее съезду Советов. Ибо зачем терпеть еще три недели войны и “корниловских подготовлений” Керенского». В конце письма Ленин предлагает Смилге встретиться в Выборге, но предупреждает, что сделать это надо не медля, «ибо я могу уехать внезапно» [977].

С этим письмом Рахья 27 сентября уехал в Гельсингфорс.

В тот же день – или утром следующего дня – в Выборг приезжает Шотман. Получилось совсем как в авантюрном романе.

Впрочем, история нередко создает такие реальные коллизии, которые не сочинит и профессиональный драматург…