Сборник статей - Влесова книга. Троянский конь норманнизма

В 1953 году А. Кур опубликовал «сенсацию» в издававшемся им в Сан-Франциско журнале «Жар-птица» и сообщил о фотографических снимках «с некоторых дощечек», якобы имевшихся в журнале. А в следующем году журнал напечатает письмо Миролюбова, в котором сказано, что «фотостатов мы не могли с них сделать, хотя где-то среди моих бумаг находится один или несколько снимков». Очевидно, Миролюбов справедливо опасался, что «фотостаты» быстро выявят подделку. «Пробный шар» это подтвердил. «Фотостат», якобы с 16-й дощечки, обошедший многие издания, сразу был разоблачен как подделка и с точки зрения палеографии, и с точки зрения языка известным палеографом и лингвистом, недавно ушедшей от нас Л. П. Жуковской. Больше ни Миролюбов, ни Куренков связываться с фотографиями не решались (тонкий палеограф Л. П. Жуковская указала и на то, что фотография копировала не дощечку, а прориси на бумаге).

Нынешние издатели и пропагандисты «Влесовой книги» спорят в основном именно с Л. П. Жуковской, стараясь «обезвредить» ее лингвистические аргументы. При этом обнаруживается такой разнобой мнений, как если бы речь шла о совершенно разных произведениях. А. И. Асов, имеющий, по его словам, «тело и душу Буса Кресеня, жившего задолго до нашей эры» («Русские веды», М., 1992), считает «Книгу» произведением новгородских волхвов IX века. В. В. Грицков, напротив, считает, что «только с воспаленным воображением можно предположить, что тонкие деревянные дощечки могли сохраниться в течение тысячи лет без какой-либо переписки на новую основу» («Сказания русов». Часть I. М., 1992). Ю. К. Бегунов – единственный серьезный ученый-филолог, доверяющий «Книге», – отмечает, что «орфография, графика и сам язык текстов «Влесовой книги» уникален и не принадлежит какому-то одному народу. Он имеет сходство не только с древнеславянским, но и польским, русским, украинским и даже чешским. Такое смешение лексических примет многих славянских языков говорит, впрочем, отнюдь не о великой древности памятника» («Мифы древних славян», Саратов, 1993).

В частном разговоре Ю. К. Бегунов допускал, что «Книга» создана в XVII веке, когда, кстати, и в Европе, и в России появляются фантастические «исторические» сочинения. Можно к этим соображениям добавить и еще одно «географическое» наблюдение: вплоть до XVII века на «дощечках» писали венгры. Все ведет к Прикарпатью. А на время создания указали сами соавторы.

Нашим «влесоведам» кажется важным, что Миролюбов сам «не понимал текста». Но «непонимание» – обязательный прием фальсификаторов. Наиболее известный из них – А. Сулакадзев – тоже постоянно повторял, что «не понимает» сочиненных им текстов. Да и как понять, если, например, «немец Фурвин» превращается в «нерехтца», «надувшего Фурвин дымом вонючим и поганым» (рукопись о «воздухолетании»). А ведь это «надувание» смутило целое поколение специалистов по истории техники.

Кстати, Л. П. Жуковская допускала, что Миролюбов мог воспользоваться фальшивками Сулакадзева, за что охотно ухватились и пропагандисты «Книги». Но деликатная женщина просто оставляла мостик для отступления фальсификаторам: в наш просвещенный век каждый школьник знает то, чего не знали академики во времена Сулакадзе– ва. Только Миролюбов и Куренков доступа к рукописному наследию Сулакадзева явно не имели. Зато, как показал О. Н. Творогов, легко могли придумать, передумать и заменить любого немца на мешок с чем-то дурно пахнущим.

«Книга» привлекла внимание и Г. С. Гриневича, нашедшего «праславянскую письменность» аж в V тысячелетии до н. э. Но автору представляется, что «знаки дощечек озвучены неверно». И это понятно. Хотя его «праславяне-рысичи» (так он именует русов) побывали и на Крите, и в Индостане, на Балканах они (и это верно) жили задолго до того, как великий Влес направил их из Семиречья к Карпатам.

«Рысичей» Г. С. Гриневич обнаружил на знаменитом Фестском диске. Педантичный немец Гюнтер Нойман, знакомый со всем, что накручено около диска, с немецкой деловитостью уговаривал «ученых и неспециалистов» не крутить без толку маленькое глиняное колесо: «Тот, кто выберет этот памятник в качестве объекта своего исследования, должен трезво установить границы своих возможностей, если он желает, чтобы кто-нибудь, кроме него самого, верил в правильность его положений» («Тайны древних письмен», М., 1976). Но он явно не учитывал широту нашего революционного размаха: надпись одновременно прочитали двое. Газета «Начало» в рубрике «Сенсация» воспроизвела беседу с автором открытия Дмитрием Герстле под названием «Русские – 37 веков назад». «Рысичей» здесь, правда, не оказалось. И вообще ни одного звука не совпало. Зато текст красивый. Трудно не согласиться с автором: «Чего стоит только одна мысль: «Разум мой – обрету с тобой беду». Ведь это основная идея поэмы «Горе от ума», высказанная за 36 веков до Грибоедова!» Да и предупреждение героя Гоголя тоже забывать не стоит: «Иной раз много ума хуже, чем если бы его совсем не было». Может быть, это и записано на диске в назидание потомкам?

Все это очень интересно, но тема все-таки особая. Вернуться к ней стоит специально, может быть, после нового перевода «Влесовой книги». Здесь ограничимся лишь размышлением: были ль когда-то и мы «рысаками»? Среди многих сотен написаний имени «русь» в латинском, греческом, кельтском, германских, романских и прочих языках «рысичи» не обретаются, а сами разночтения (коих более двух десятков) в конечном счете сводятся к одному индоевропейскому корню (по моему мнению – обозначению красного цвета, по мнению О. Н. Трубачева – белого; и в том, и в другом случае имеется в виду и внешний вид, и социальное положение). Но это, разумеется, тоже особая тема.

Издатели обычно делят тексты «Книги» на три категории: публикации Лесного, Куренкова и Скрипника (из архива Миролюбова посмертно). Версии в них весьма различны, поэтому предполагается «народная академия» из трех волхвов. Но народных академиков с душой и телом волхвов IX века было все-таки лишь двое (С. Лесной, возможно, лишь интерпретировал тексты, которые Миролюбов «не понимал»). Историю же славян и русов спарринг– партнеры представляли различно. Миролюбов в целом исходил из взглядов, преобладавших у нас в 50-е годы. Русы у него славяне. Погулять же их от Семиречья до Карпат по необозримым степным просторам побуждало настойчивое желание ряда авторов заставить и скифов изъясняться по– славянски. Куренков же полагал, что русы вышли из Месопотамии, а славяне как этнос вообще до XII века не упоминаются: их придумал летописец-фальсификатор Сильвестр по заданию Владимира Мономаха, незаконно занявшего киевский стол.

Семиречье явилось нейтральной полосой, на которой соединились две разные концепции. Славяне-русы Миролюбова пошли севернее Каспия, а русы Куренкова устремились в Двуречье.