Коллектив авторов - Всемирная история: в 6 томах. Том 5: Мир в XIX веке

В середине XIX в., во многом под влиянием европейских революций 1848–1849 гг., почти во всех странах Испанской Америки прошел ряд либеральных (а подчас едва ли не социалистических в своей риторике) и антиклерикальных реформ, проведенных с разной степенью последовательности. В своем стремлении преодолеть наследие Старого порядка близки мероприятия правительств Игнасио Комонфорта и Бенито Хуареса в Мексике (1855–1858, 1858–1864, 1867–1872), Рамона Кастильо в Перу (1845–1851, 1855–1862, 1863), «плебейской республики» в Колумбии (1849–1854), требования федералистов в венесуэльской «федеральной войне» (1859–1863), до определенной степени — политика каудильо-утописта Мануэля Бельсу в Боливии (1848–1855). В глухой далекой Аргентине после свержения популярного в среде гаучо жестокого каудильо и богатого латифундиста Мануэля Росаса (1829–1852) встал вопрос о превращении страны из скотоводческой республики в развитое многоукладное образованное общество — такое, о котором мечтал будущий президент в 1868–1874 гг. Доминго Фаустино Сармьенто (1811–1888) в своем романе «Цивилизация и варварство» (1845).

Тяжелейшая перестройка всех составных частей Испанской империи, причем не только бывших ее владений, но и самой метрополии, затянулась почти на весь XIX век. Войны за независимость нанесли огромный удар по хозяйству испаноамериканских государств. Прочитавшие Гумбольдта европейцы, в основном британцы, тщетно надеялись быстро обогатиться на открытых рынках и природных ресурсах молодых независимых государств, что стало важной причиной краха на Лондонской бирже в октябре 1825 г., за которым последовал мировой спад 1825–1826 гг., — некоторые исследователи считают его первым современным финансовым кризисом. Среди всех латиноамериканских государств только Бразилия не испытала во второй половине 1820-х годов дефолт по внешним долгам. Драматические перемены 1810-1820-х годов в бывших испанских владениях и самой Испании произошли тогда, когда в мире начинал разворачиваться маховик экономического роста, основанного на промышленном капитализме. Экономика Мексики достигла уровня 1800 г. лишь к концу 1870-х годов, правда с того времени при диктаторе Порфирио Диасе и вплоть до революции 1910–1917 гг. начался связанный с индустриализацией быстрый рост, который, впрочем, не привел к улучшению жизни подавляющей массы населения. Объемы добычи серебра в Перу и Боливии вернулись, причем в первом случае совсем ненадолго, к дореволюционному уровню к середине XIX в., после трудного пути перестройки горного дела, традиционно основанного на индейской трудовой повинности — мите (даже после ее отмены в 1812 г. не редкостью была «крипто-мита» — вербовка индейцев на шахты в обмен на уплату подушной подати), на капиталистический лад. Бразилия не прошла через экономический спад, но и там совокупный рост в XIX в. оказался совсем незначительным.

И Соединенные Штаты, и Бразилия, и Испанская Америка унаследовали от колониального прошлого рабовладение. Хозяйственная эффективность рабства обычно была связана с монокультурностью. Так, если в 1791 г. на долю США приходилось 0,4 % мирового производства хлопка, то в 1831 г. — 49,6 %, 1840 — 62,6 %, 1850 — 67,8 %, 1860 — 66,0 %. В 1830 — 1850-е годы, за немногими исключениями, именно хлопок составлял более половины всего экспорта США. Парадоксальным образом, без возделанного рабами хлопка невозможно представить становление в первой половине XIX в. современного промышленного капитализма, первой отраслью которого была текстильная.

В Бразилии экспортной монокультурой стал кофе: так в экономической истории страны начался новый цикл (ему предшествовали «цикл красного дерева» (XVI в.), «цикл сахара» (XVI–XVII вв.), «цикл золота» (XVIII в.); в конце XIX столетия начнется «цикл каучука»). В 1821–1830 гг. на долю кофе приходилось 18 % стоимости бразильского экспорта, а в 1881–1890 гг. — 61 %. В 1860-е годы Куба производила 28 % сахара в мире (40 % всего тростникового сахара). Как и в США, рабский труд не исключал внедрение технических новшеств: в 1861 г. 70,8 % сахароперерабатывающих заводов на Кубе использовали паровой двигатель, первая железная дорога на острове была построена в 1833–1838 гг. (в самой Испании — только в 1848 г.), а к 1860 г. протяженность кубинских железных дорог составила 1281 км — третье место на континенте после США и Канады и седьмое в мире. Именно страх перед «революцией рабов» в 1820-е г годы удержал Кубу в составе Испанской империи и способствовал сохранению единства Бразилии в 1830-е.

Хотя в 1776–1830 гг. доля афроамериканцев в населении США снизилась с 20 % до 15,5 % (в наши дни она составляет 12,6 %), в Южной Каролине и Миссисипи она превышала 50 %, а в целом среди южных штатов только в Теннеси и Арканзасе была ниже 30 %. В 1860 г. рабы составляли примерно треть населения южных штатов. С 1 января 1808 г. завоз рабов в США был запрещен, однако плантаторам впервые в истории удалось добиться естественного прироста рабского населения: за 50 лет с 1810 г. по 1860 г. число рабов выросло в 3,3 раза, с 1,2 млн человек до более 3,95 млн. Несмотря на это рабы стоили чрезвычайно дорого и уверенно росли в цене. Из 385 тыс. рабовладельцев 89 % владели менее чем 20 рабами, около 10 тыс. принадлежали к верхушке южного общества, имея более 50 рабов. Менее двух тысяч южных семей владели более чем 100 рабами — и по оценке собственности, и по годовому доходу эти семьи превосходили ведущих промышленников Севера.

В отличие от США, смертность среди бразильских рабов была очень высокой, и их численность росла за счет международной работорговли, которая была запрещена после десятилетий британского давления только в 1850 г. В 1819 г. рабов в Бразилии насчитывалось 1,081 млн человек — 30,0 % всего населения (3,598 млн человек). Согласно первой переписи (1872) негры составили 19,7 % (1,954 млн человек), арабы (1,511 млн человек) — 15,2 % населения страны (9,93 млн человек). В 1861 г. — время начала Гражданской войны в США — число рабов на Кубе составило 26,5 % всего населения острова (более 1,396 млн человек), свободных «цветных» — 19,2 %. К окончательной отмене рабства во второй половине 1880-х годов Бразилию и Кубу подтолкнула в том числе и растущая неэффективность хозяйств, которые были основаны на труде рабов, чья стоимость постоянно росла, в отличие от производительности, ограниченной возможностями человеческого организма.

Впрочем, монокультурность необязательно была связана с рабством. С конца XIX в. в Бразилии кофе как экспортную культуру дополняет каучук. С конца XIX в. в страны Центральной Америки и Колумбию приходит североамериканская компания «United Fruit», взявшая под контроль выращивание и вывоз бананов в США, а затем и в Европу на уже изобретенных к тому времени суднах-рефрижераторах. Вскоре компания стала подчас определять политику многих государств — тогда историки, обществоведы и журналисты переняли у О. Генри словосочетание «банановая республика». Габриэль Гарсиа Маркес вспоминал о прошлом родной Аракатаки — того самого Макондо из «Ста лет одиночества»: «Кумбия танцуется со свечой, и простые поденщики и рабочие с банановых плантаций зажигали вместо свеч купюры — это потому, что поденщик зарабатывал на плантациях двести песо в месяц, а алькальд и муниципальный судья — всего шестьдесят».