Александр Голубев - «Если мир обрушится на нашу Республику»: Советское общество и внешняя угроза в 1920-1940-е гг.

Вместе с тем советское руководство не стремилось форсировать приближение периода конфронтации, и отсюда — «ряд жестов, адресованных США и Великобритании и призванных в тот момент убедить союзников и всю мировую общественность в том, что Советский Союз готов к компромиссам в самых принципиальных вопросах, что он идет по пути либерализации политической жизни, по пути создания цивилизованного демократического государства» {614} 614 Терещук А. В. Указ. соч. С. 222. . Речь в данном случае идет о роспуске Коминтерна и некоторой нормализации отношений с церковью.

Довольно осторожно реализовывалось и положение об усилении «наступательного характера» пропаганды. Так, в январе 1944 г. секретарь ЦК компартии Литвы А. Снечкус предложил А.С. Щербакову для сбора средств на эскадрилью самолетов «Советская Литва» привлечь литовцев из США, Канады, Южной Америки, причем «не только просвещенные круги американских литовцев, но и проникнуть в литовские массы, находящиеся под влиянием враждебных партий и организаций». Снечкус просил согласия на проведение такой кампании, однако (видимо, по рекомендации НКИД) было решено от этой идеи отказаться {615} 615 РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 125. Д. 184. Л. 4. . Тем не менее весной 1944 г. один из сотрудников советского Генконсульства в Нью-Йорке, литовец П.И. Ротомский (Ротомскис), направленный в США по просьбе Снечкуса специально для работы с местной литовской общиной, регулярно выступал на митингах и собраниях, участвовал в сборе денег в помощь Советской Литве, а главное, разъяснял американским литовцам, за что борется литовский народ, и разоблачал «антисоветских деятелей, которые везде кричат, что литовский народ с оружием в руках выступит против приближающейся Красной армии» {616} 616 LYA. F. 1771. Ар. 7. В. 84. L. 6–7. .

В начале 1945 г. в советской пропаганде появился новый мотив: осуждение раздающихся на Западе призывов к примирению с немцами. В статье «О моральном облике нашего народа», опубликованной в журнале «Большевик» и вскоре изданной отдельной брошюрой, М.И. Калинин специально остановился на этом вопросе. «Ненависть к фашистским извергам мы считаем священной, — писал он. — Но вот один американский журналист, отзываясь в общем положительно о книге Эренбурга “Война”, заметил, что она теряет свою ценность из-за того, что в ней много ненависти к немцам. Это — не случайное мнение. В Америке, как и в Западной Европе, значительный слой людей избегает острых формулировок и не вносит большой страстности в борьбу с фашизмом. Дескать, умеренность более действенна, и вообще ненависть чужда благородным человеческим чувствам» {617} 617 Калинин М. И. Указ. соч. С. 434–435. .

Подводя итог, можно согласиться с мнением Ф. Баргхорна о том, что с 1944 г. советская пропаганда постепенно возвращается к предвоенным представлениям о США и Западе в целом {618} 618 Barghoorn F. С. Ibid. P. 69. .

В массовом сознании образ союзника предстает в самых различных ипостасях (необходимо оговориться, что речь идет прежде всего о настроениях в советском тылу). Наряду с позитивными представлениями часто встречаются и проявления традиционного недоверия (особенно в отношении Англии), которое лишь усугубилось в предвоенные годы.

Существует точка зрения, что в условиях тяжелейшей войны усилилось негативное отношение к Западу. «В свете немыслимой жестокости агрессора… бледнела сталинская антикапиталистическая пропаганда. Осознание этого трагическим образом изменило представление русского народа о соседях на Западе в целом. Если страна Гёте способна на нечеловеческую жестокость, то может ли быть страна Шекспира лучше? Отныне русские связывали представление о западной эффективности с бомбардировками мирных городов, сожженными селами, увезенными в неволю соотечественниками, с тотальным истреблением людей. Понадобится еще немало времени, прежде чем в генетическом коде восточноевропейских народов ослабнет это представление», — утверждает А.И. Уткин {619} 619 Уткин А. И. Вторая мировая война. М., 2002. С. 252–253. .

Конечно, нельзя исключить, что подобные настроения реально существовали в огромной стране. Однако вывод историка представляется слишком однозначным и обобщающим. По крайней мере, ни в информационных материалах НКВД—НКГБ, ни в документах партийных органов, ни в опубликованных дневниках и мемуарах таких высказываний не встречается. Что же касается «восточноевропейских народов» за пределами СССР, их отношение к Америке и Англии в послевоенные годы вряд ли можно оценивать таким образом.

В одной из первых работ, посвященных теме восприятия союзников советским обществом, утверждается: «Никаких опросов населения в СССР тогда не проводилось, но по сохранившимся воспоминаниям о войне нет оснований утверждать о наличии каких-либо расхождений общественного мнения с официальной позицией в отношении союзников» {620} 620 Наринский М. М., Поздеева Л. В. Указ. соч. С. 327. . Действительно, социологических опросов в современном понимании тогда не существовало, но в какой-то степени их заменяли информационные материалы НКВД, партийных и советских органов, а также доступные сейчас историкам документы личного происхождения.

Основываясь на этой источниковой базе, можно попытаться восстановить спектр настроений, существовавших тогда в советском обществе по отношению к союзникам. Открытым остается вопрос об относительном удельном весе тех или иных настроений; об этом можно судить лишь по частоте упоминаний об этом в документах, отдавая себе при этом отчет, что внимание, например, информаторов НКВД к тем или иным высказываниям далеко не всегда отражает их реальную распространенность.

Тем не менее очевидно, что общественное мнение далеко не сводилось к воспроизведению положений официальной пропаганды. Как будет показано ниже, существовал очень широкий спектр мнений в отношении союзников, от абсолютно позитивных, до резко негативных, иногда неожиданных, иногда весьма — с точки зрения современного историка — обоснованных и рациональных.

Нельзя не согласиться с В.В. Позняковым, который пришел к выводу, что «советской внутренней пропаганде удалось добиться многих из поставленных перед нею целей… ей удалось отделить в массовом сознании советского народа «простых людей» этих стран от их политических и государственных структур» {621} 621 Позняков В. В. Указ. соч. С. 175. . Впрочем, существует и иная точка зрения. Так, А.В. Фатеев полагает, что «советский пропагандистский аппарат, пресса сделали немало для создания позитивного образа союзников по оружию — США, Великобритании. В результате среди значительной части народа, интеллигенции возникли иллюзии относительно возможностей длительного послевоенного сотрудничества с либеральными державами антигитлеровской коалиции» {622} 622 Фатеев А. В. Указ. соч. С. 29. . Представляется, однако, что подобные настроения существовали не столько благодаря, сколько вопреки официальной пропаганде (тем более, что они фиксировались и до войны, хотя высказывались гораздо осторожнее и, как правило, в узком кругу) {623} 623 См., например: Голубев А. В. Советская интеллигенция и внешний мир: уроки 1930-х годов // Интеллигенция в условиях общественной нестабильности. М., 1996. С. 120–131; Россия и Запад. Формирование внешнеполитических стереотипов в сознании российского общества первой половины XX века. М., 1998. .