Александр Голубев - «Если мир обрушится на нашу Республику»: Советское общество и внешняя угроза в 1920-1940-е гг.

Еще один повторяющийся сюжет — эмигрантское польское правительство в Лондоне. Главная мысль нескольких карикатур на эту тему — «реакционное» правительство никого в Польше не представляет. Хотя именно польский вопрос был, может быть, самым болезненным в межсоюзнических отношениях, позиция британского, тем более американского правительства в этой связи никак не затрагивается.

В конце 1944 — начале 1945 г. несколько карикатур затронули тему освобождения Франции, которая, таким образом, возвращалась в число союзников. Главным персонажем этой серии была Марианна, символ Франции, которая выгоняла из своей квартиры непрошеных гостей, присутствовала на казни Лаваля и т. п. {844} 844 Крокодил. 1944. № 30–31. С. 2; 1945. № 1. С. 5. Англо-американские союзники в этой связи не упоминались; нельзя не вспомнить саркастическое замечание Баргхорна о том, что в советской прессе тех дней освобождение Парижа было приписано французским партизанам и победам Красной армии {845} 845 Barghoorn F. С. Ibid. P. 67. .

В карикатурах, посвященных освобождению Франции, возник еще один сюжет, связанный с перспективами послевоенного развития. На рисунке буржуа, возвращающийся в освобожденную Францию осведомляется у встречающих его франтиреров относительно немцев. Уверившись в их изгнании, он удовлетворенно замечает: «Я отдохнул, теперь начну наводить порядок» {846} 846 Крокодил. 1945. №1. С. 6. .

Карикатуры, которые публиковались в «Крокодиле» в первые месяцы 1945 г., были посвящены большей частью послевоенным проблемам и при этом отличались откровенно критическим настроем. Главная мишенью являлись «примиренческие» настроения на Западе, прежде всего в Англии. Особый сарказм вызвали высказывания по этому поводу небезызвестной леди Астор, ставшей героиней четырех карикатур; на одной из них она подводит к женщине с убитым ребенком на руках немецкого солдата с автоматом, с окровавленными руками, и предлагает помириться {847} 847 Там же. № 5. С. 8. . Другие британские «миротворцы» жалели немцев — им так жарко было работать у печей крематория, их бросили вывезенные из Восточной Европы работники (кстати, именно сюжет о работниках завершает ряд карикатур военных лет).

И первые послевоенные карикатуры летом 1945 г. во многом продолжали уже наметившиеся линии — они разоблачали клевещущих на СССР реакционных журналистов; леди Астор и ее единомышленников, призывающих к примирению с немцами; эмигрантское польское правительство. Некоторые карикатуры, впрочем, выпадали из этого ряда — они были посвящены Потсдамской конференции и победе над Японией.

Очевидно, что в целом советская карикатура в годы войны повторяла основные линии официальной пропаганды. Вместе с тем, абстрактные политические характеристики и оценки приобретали на страницах «Крокодила» и других изданий эмоциональный, образный характер, что облегчало их восприятие и усвоение. Как отмечает А.В. Дмитриев, «из-за использования визуального канала воздействия или критически нацеленного на отдельную важную тему символа политическая карикатура становится действенным средством формирования общественного мнения. Ее апелляции к эмоциям вообще трудно противостоять» {848} 848 Дмитриев А. В. Социология политического юмора: Очерки. М., 1998. С. 74. . Именно поэтому не стоит недооценивать роль политической карикатуры в формировании образа союзников в годы войны.

В своих воспоминаниях старейший советский карикатурист Б.Е. Ефимов со знанием дела утверждает: «Образная форма карикатуры понятнее, эмоциональнее и, главное, нагляднее любой литературной формы, так как сатирический рисунок конкретизирует явления и ситуации, приближает их к глазу читателя, переводит факты с языка логических понятий на язык зрительных образов» {849} 849 Ефимов Б. Сорок лет… С. 90. .

С этим согласно и большинство исследователей. Как отмечает А.В. Дмитриев, «из-за использования визуального канала воздействия или критически нацеленного на отдельную важную тему символа политическая карикатура становится действенным средством формирования общественного мнения. Ее апелляции к эмоциям вообще трудно противостоять, и ее воздействие довольно заметно до нашего времени [курсив мой — авт.]» {850} 850 Дмитриев А. В. Указ. соч. С. 74. .

К сожалению, имеющиеся источники не позволяют проиллюстрировать эти положения конкретными примерами.

Упоминания о политических карикатурах в мемуарах или дневниках современников встречаются крайне редко; никаких материалов, фиксирующих визуальные образы мира в массовом сознании советского общества в межвоенный и даже военный период, не существует. И тем не менее можно предположить, что образы внешнего мира, созданные советской карикатурой 20–30-х годов (в гораздо меньшей степени — в годы войны), во многом определили внешнеполитические стереотипы значительной части советского общества тех лет.

Вторая мировая война многое изменила в представлениях о внешнем мире.

Прежде всего, как справедливо заметил Г.А. Бордюгов, «если, к примеру, после Первой мировой, быть может, война и воспринималась как фактор нормализации жизни, то после Второй мировой, затронувшей все сферы жизни людей, война постепенно вытесняется на периферию, идея войны уступает место идее мира, которая становится почти нормативной» {851} 851 Россия и война в XX столетии: Взгляд из удаляющейся перспективы. М., 2005. С. 42. . Действительно, «идея мира» (выраженная в массовом сознании устойчивой поговоркой, «лишь бы не было войны») на несколько десятилетий стала для народов СССР, прежде всего русского народа, чем-то вроде национальной идеи.

Далее, сотрудничество в рамках антигитлеровской коалиции, особенно среди представителей интеллигенции, расценивалось как начало нового этапа взаимоотношений СССР и ведущих стран мира. Оставили след не только межсоюзнические отношения, сопровождавшиеся изменениями в пропаганде, а в ряде случаев — прямыми контактами советских граждан с союзниками, но также и личные впечатления от увиденного в Европе в 1944–1945 гг., которые резко контрастировали с советской действительностью и весьма разнились от удручающих картин западной жизни, тиражируемых официальной пропагандой. Не впервые в истории России победоносный заграничный поход привел к серьезным изменениям в массовом сознании. Конечно, по меткому выражению С. Лема, «война — это наихудший способ получения знаний о чужой культуре», но для многих советских граждан он оказался единственно доступным [97] На самом деле впечатления от жизни восточноевропейских стран были противоречивыми; так, нищета польских или румынских деревень отмечалась многими советскими военнослужащими, что нашло отражение в дневниках и воспоминаниях. Но так как именно это они и ожидали увидеть, подобные впечатления не оказали особого воздействия и почти не закрепились — в отличие от противоположных — в массовом сознании. .