Петр Вершигора - Люди с чистой совестью

- Бредит Костя, и что с ним делать, не знаю, - озабоченно говорил Вася Войцехович. - Не вынесет он перехода.

У нас с вновь назначенным комиссаром группы Мыколой Москаленко уже образовался временный штаб группы: Усач - Ленкин, Ефремов, Сердюк.

Они тоже были озабочены.

- Придется оставить, - подсказал Сердюк.

- По эту сторону Ланчина есть хуторочки, лучше не найти места, говорил Усач.

- Но где его можно оставить? У кого?

Усач оживился:

- Уже нашли хлопцы. Еще днем. Только нужно будет приплатить что-нибудь: все они падки на вещи.

- Какие же у нас могут быть вещи?

- Есть шуба Ковпака. Больше ничего, - виновато теребя ус, сказал Усач.

Шуба Ковпака! Длинная, до пят. Две зимы путешествует она. Побывала и в Брянских лесах и в Пинских болотах; нагоняла страх на немцев под Киевом; чуть не пропала в "мокром мешке" и пробралась сюда, на Карпаты, к самой венгерской границе.

После Рафайловки командир щеголял в подаренной ему Ганькой кожанке цвета кофе с молоком. Кожанка эта чуть не стоила ему жизни на горе Дил.

Уже по выходе из Карпат Ковпак весело рассказывал нам эпизод, связанный с этой одежиной:

- Выскочил я в кожанке на бугорочек, - там жито растет. Чешу между бойцами. Хлопцы перебежками скачут, уже раненые есть. Пули, как шмели, гудуть. А тут разрывными прямо по мне ударили. Хлопцы залегли. Я на меже пристроился, голову поднимаю и кричу: "Ну как, хлопцы?" "Ничего, товарищ командир!" Я опять вперебежку... И снова он меня накрыл. Упал на межу, слухаю - не меньше трех пулеметов по мне бьет. Хлопцы мои дальше поползли, а я только поднялся за ними - опять меня к земле прижали. Тут только и сообразил: "Так это ж кожанка тая, будь она неладна!" Заприметили меня по ней немцы - видят, что кто-то из офицеров. Треба менять маскировку. Скинул я кожанку, вывернул ее, а подкладка у нее темно-синяя. Житом прополз метров двадцать, оглянулся назад. Эге-ге, на том месте, где я лежал, только колоски, да солома, да земля вверх летит. "Ну, пускай, думаю, молотят фрицы". Встал себе в синем, руки в брюки и пошел посвистывая.

Но и тут о ранении не промолвил Ковпак ни слова. В задушевной беседе, уже гораздо позже, там, на Большой земле, Ковпак сам рассказывал об этом:

- И шляпа, и дурак под пулю попасть могут... Рана, брат, это совсем не заслуга. Не за всякую рану человека жалеть надо. Старый солдат сотни раз под пулей ходит, а цел и невредим. Вот за що я тоже придумав бы якусь-небудь видзнаку...

Смолчал о своей ране Ковпак совсем по другой причине. Так же, как и Руднев, он бросил свою жизнь на чашу весов потому, что для него спасение и честь красного знамени отряда были дороже собственной жизни. Разные по возрасту, по натуре, по образованию и характеру, они оба в главном были удивительно похожи друг на друга, потому что основное в их жизни - борьба за великое дело коммунизма.

Мы должны были оставить на Ланчинских хуторах разведчика Костю Стрелюка.

- А где же Ганька? Вот кто бы сейчас нам пригодился для разведки, спросил я Войцеховича.

Начштаба пожал плечами.

- А ты разве не знаешь? - Он махнул рукой. - Еще вчера, уже после боя, карабин чистила и сама себя в ногу ранила. В группе Курочкина осталась.

Склон становился все круче. Люди почти бежали вниз. Шорох камешков под ногами словно обгонял нас и, казалось, вырастая, несся навстречу.

- Что мы - в пропасть катимся, что ли? Эй, кто там ведет?

- Это Прут шумит, - успокоил нас Землянко.

Он ходил днем в разведку прощупывать дорогу к Пруту.

Теперь ясно, почему на той стороне реки, в Ланчине, фары вражеских машин так бесшумно скользили на восток. Вытянув в темноту блеклые щупальца света, они ползком пробирались по шоссе.

А Прут шумел все громче, играя волной по каменистому дну, заглушая и моторы и стоны Кости Стрелюка.

Подошли к первым хатам... Возле крайней, еще недостроенной халупы, столпились разведчики. Темный киптарь скрадывал фигуру хозяина. Только белые рукава мелькали в темноте, да изредка поблескивали зубы. Зябко куталась в платок женщина, прислонившаяся к плетню.

- Тихо, хлопцы! - умолял хозяин. - Зайдемте во двор. Там я вам все скажу.

Я никак не могу решиться. Человек этот либо, рискуя собственной жизнью, спасет, либо через несколько часов выдаст, а может быть, и продаст жизнь нашего товарища.

Мы зашли во двор.

- Как фамилия? - спросил я хозяина.

- Иваночко, - ответила женщина, прижавшись к гуцулу.

Но я никак не мог решить, что за люди перед нами.

- Это муж ваш?

Мне показалось, что она назвала его по имени, так, как привыкла называть дома, ласкательно. Но выяснилось, что зовут его Михаил. А Иваночко - их фамилия.

Еще днем разведчики договорились, что оставят у них раненого партизана. В недостроенной халупе на чердаке уже была приготовлена для него постель.

Но я все еще колебался. Шуба Ковпака окончательно решила дело. Хлопцы притащили ее и, как в меховом магазине, вывернув полы, показывали товар. Накинув ее на плечи гуцулу, Володя Лапин уговаривал:

- Бери! Знаменитая шуба! В ней сто лет проживешь!

Вдруг гуцулка умоляюще сказала мужу:

- Не бери, Михасю! Где же это видано, чтобы мы, Иваночко, за добрэ дело гроши или друге якое майно [имущество] брали. Отдай хлопцам кожушину...

Я увидел, как Михась без сожаления сбросил шубу с плеч на руки Лапина. И решился.

2

Через десять минут наша колонна перешла Прут по узким пешеходным мосткам. Мы попали на каменную, сложенную из широких плит лестницу, которая вела к шоссейке. Сквозь удаляющийся шум реки из-за поворота доносилось сердитое урчание моторов.

Машины шли с интервалами в двести - триста метров. Пробравшись к шоссе, я увидел, что немецкой колонне нет конца. Мы и так потеряли много времени. Дал команду:

- Перебежками - через дорогу!

Группами по двадцать - тридцать человек мы "форсируем" шоссе в середине районного центра Ланчин, в интервалах между машинами генерала Кригера.

Удалось проскочить, не вызвав тревоги.

Пройти железнодорожный путь было уже совсем легко.

Тропа привела нас к глубокому оврагу.

Несколько вьючных коней, которых мы взяли для того, чтобы везти на них груз и могущих сидеть на лошади легкораненых, сильно сковывали движение.

Вот и сейчас. Через овраг перекинули два бревна. Препятствие это легко преодолеть человеку. Но лошади упирались и не хотели входить на шаткий мостик. Опытные ездовые, завязав им глаза, проводили по одной; но последняя, не удержавшись, сорвалась в овраг. Пройдя полкилометра, Войцехович вспомнил, что конь, упавший в овраг, был с седлом. Пришлось гнать ездового назад с приказом снять седло. Конь в овраге - не улика. Оседланный же конь завтра на рассвете привлечет внимание жителей Ланчина и покажет противнику наш путь. А сейчас наша общая и главная забота была - получше замести за собой следы.