Хаген Шульце - Краткая история Германии

Восточнофранкский король, которому в течение XI–XII столетий суждено было все чаще называться германским королем, господствовал над территориями расселения майнских франков, саксов, фризов, тюрингов, баваров, швабов и, кроме того, к западу от Рейна — над лотарингами и бургундами, которые большей частью говорили не на германских, а на романских языках. Начиная с X в. эта сфера господства расширялась на восток от Эльбы. Экспансия, обычно называемая колонизацией Востока, имела далеко идущие последствия. Конкурируя с Данией, Польшей и Богемией, в X в. империя подчинила себе на протяжении четверти столетия небольшие западнославянские княжества и племенные образования между Балтийским морем и Восточными Альпами сначала в политическом и церковном, а потом, благодаря притоку поселенцев из Рейнланда, Фландрии и Тюрингии, также в языковом и культурном отношении. Территории к западу от Рейна — за исключением узкого пояса вдоль реки, где господствовали германские языки, — сохранили связь с миром романских языков. Однако постепенное смешение славянского и немецкого элементов к востоку от Эльбы привело к тому, что группы славянского населения ассимилировались. Они становились составными частями новых германских племен и языковых зон, не считая маленьких островков славянских языков в Лужице и Каринтии. Поэтому современные немцы и австрийцы имеют наряду с германскими и кельтскими еще и славянских предков: территория, населяемая немцами, образует перекресток Северной и Южной, Западной и Восточной Европы. Сами же немцы представляют собой смешение большинства европейских этнических групп древности и Средневековья в соответствии с местом их расселения в центре Европы.

Характер сообщества, развивавшегося в центре континента, поначалу с трудом поддавался определению. «Священная Римская империя», располагавшаяся на территориях Германского, Бургундского, Лангобардо-итальянского и Богемского королевств, на протяжении всего Средневековья была еще весьма далека от того, что мы сегодня называем государством. Средневековый государь имел прямые политические отношения с относительно небольшим числом людей. Его власть зиждилась на земельной собственности, принадлежавшей ему и его родственникам, и на готовности других землевладельцев признать его сильнейшим и подчиниться ему. Развивались личные отношения, закреплявшиеся договором: принимая присягу на верность, сюзерен клятвенно обещал своему леннику защиту, а ленник, вассал — повиновение. Со временем стало обычным, что сюзерен с этой клятвой передавал леннику господские права, т. е. землю или должности. Вассал в свою очередь также мог быть сюзереном, передавая в лен часть своих прав. Это была сложная, тщательно разработанная система чисто личных правовых связей. На большей части европейского континента все господство основывалось в значительной мере на ленной системе — средневековая Европа знала не государства, возникшие на территориальной основе, а отдельные сообщества, возникшие в результате личной присяги на верность. Государства, какими мы их знаем, рассчитаны на длительную перспективу; они безличностны. Средневековое же объединение вокруг отдельной личности, напротив, было ограничено во времени, его существование прекращалось со смертью сюзерена или вассала и поэтому всякий раз должно было обосновываться заново.

Как могли выглядеть такие ленные отношения, видно, в частности, на примере Генриха Льва (1129–1195). Вельфский [9] Вельфы — немецкий княжеский род (IX–XIII вв.), предшественники Брауншвейгского дома. герцог, хотя и был ленником короля и императора Фридриха I Барбароссы, на подвластных ему территориях Саксонии и Баварии осуществлял почти королевскую власть ив 1176 г. даже отказался участвовать в походе императора против ломбардских городов. Вслед за этим на хофтаге [10] Хофтаг — собрание князей; позже из него возникли более широкие общеимперские сословные представительства — рейхсхофтаги, впоследствии рейхстага. в Вюрцбурге в 1180 г. князьями под председательством императора Генрих Лев был лишен своих саксонских и баварских ленов, тогда как его семейное наследство в Брауншвейге и Люнебурге оставалось неприкосновенным. В результате появилось герцогство, позже королевство Ганновер, просуществовавшее до 1866 г., а земля Брауншвейг даже до 1946 г.

Характерно, однако, что Барбаросса избегал присоединения ленов, которыми прежде владел Генрих, к имперскому имуществу, что резко усилило бы власть дома Гогенштауфенов. В подобных случаях короли Англии и Франции по всем правилам присваивали ленное владение; начало современной государственности в Западной Европе было непосредственно связано с расширением и консолидацией королевской собственности. Барбаросса не сделал этого, а пожаловал освободившиеся лены другим имперским князьям, ибо, даже будучи на вершине своего могущества, не мог властвовать без их поддержки. Отказавшись от территориальной династической власти, Барбаросса, как полагают многие историки, вероятно, придал ходу истории решающее направление и лишил немецкую историю важной перспективы, обособив ее от западноевропейского развития. Правда, у него и не могло быть выбора. Император был слишком слаб, чтобы править вопреки могущественным владыкам в империи.

Попытка Гогенштауфенов консолидировать свои позиции по отношению к князьям и знати закончилась провалом. Уже простое расширение границ империи противоречило единоличному господству. К тому же гибель Барбароссы во время Крестового похода, ранняя смерть императора Генриха VI в 1198 г., характерное для его сына Фридриха II сосредоточение сил и внимания на Италии ослабляли императорскую власть. Длительный спор с папством, истощение ресурсов в ходе итальянских походов, многочисленность противоборствующих сил, а также замедленное по сравнению с Западной Европой культурное развитие привели к тому, что империя сохранила унаследованный от прошлого своеобразный характер. В то время как западные соседи располагали четко определяемой территорией, а также городами, которые становились столицами и резиденциями государей, экономическими и культурными центрами, границы империи оставались размытыми и в империи никогда, вплоть до прекращения ее существования в 1806 г., не было «долговременной» столицы, сравнимой с Лондоном или Парижем. Вместо центральной имперской власти на передний план выдвигались территориальные княжества — земельные владения знатных семей, имперские города, в Италии — автономные города-государства, все сильнее дистанцировавшиеся от империи.

Так в центре Европы одновременно возникли два политических уровня: с одной стороны, сама империя, глава которой, император, был наделен скорее символической, нежели реальной властью. Имперские же сословия заняли по отношению к нему позицию, довольно быстро укрепившую их: духовные и светские имперские князья, в числе которых с XIII в. особое положение занимали курфюрсты [11] Князь-избиратель — Kurfürst (нем.). выступали в качестве единственных избирателей короля. Города непосредственно подчинялись императору, и ему же непосредственно подчинялись графы и рыцари. Имперские сословия собирались на рейхсхофтаги — с XII в. возобладал принцип, в соответствии с которым императору во всех важных делах, касавшихся империи, необходимо было их согласие. Из хофтагов возник рейхстаг, который к XV столетии превратился в прочный регламентированный институт, игравший важную роль в имперской политике. Можно было бы задаться вопросом о том, почему империя, это слабое образование, глава которой всегда зависел от избрания и поддержки со стороны курфюрстов и сословий, смогла неделимой дожить в центре Европы до начала XIX в. Ответить непросто. Причин этому явлению много, начиная с того, что сообщество европейских государств нуждалось именно в таком внутренне раздробленном центре Европы как в пространстве для обеспечения баланса интересов и в качестве театра военных действий и кончая тем, что была необходима правотворческая и умиротворяющая сила, которой обладал слабый глава империи. Еще одна причина удивительной живучести империи заключалась в принципе выборности короля. Высшая аристократия была в долгосрочной перспективе ориентирована на свободное сотрудничество и на сосуществование королевской и императорской власти. Каждые выборы короля были новым вотумом доверия в пользу империи, и поэтому именно избиратели короля оказывались гарантом ее прочности и долговечности.