Геерт Мак - Нидерланды. Каприз истории

Управляющие сиротского приюта Святого Духа, например, только что выслушали жалобы какой-то женщины, и она как раз выходила из их кабинета, когда все стекла вылетели из рам, а двери были сорваны с петель. Штальмейстер Вагенбур сидел в тот момент дома у окна. Старый поэт Йохан Ле Франк ван Беркей был на пути к книготорговцу Трапу, с которым собирался поправить гранки, — в тот момент они предположительно вместе работали над очередной частью «Естественной истории Голландии» Ле Франка под названием «Крупнорогатый скот». Йохана Хени, беременная вторым ребенком, в четверть пятого стояла, согнувшись над корытом, — вероятно, она стирала и для студентов. Ее муж в эту минуту брал горячую воду у истопника.

Жан Люзак, профессор нидерландской истории, собирался нанести визит врачу Жану Беннету, который, как и Лукас, испытывал огромный интерес к многочисленным новым открытиям в естественных науках. В тот же момент госпожа Беннет беседовала у себя с еврейкой, торговкой тканями: она хотела выбрать материю для новых гардин. Коллега Люзака, Адриаан Клёйт, пожилой профессор истории голландской дипломатии и статистики, весь день просидел за работой в своей задней комнате, а сейчас вышел к окну комнаты, расположенной по фасаду дома, из-за большого шума и громкого смеха у соседей. Его соседи, господин и госпожа Стрёйк, провожали свою дочь и зятя, прибывших к ним с коротким визитом на собственной лодке из Гааги, чтобы показать новорожденную дочь, которой исполнилось десять недель. Взрослые изрядно угостились кандейлом — подогретым бренди с добавлением желтков, сахара и корицы. Лишь шестнадцатилетняя племянница довольствовалась чаем.

Пастор Сюлко Pay посетил больного и в четверть пятого зашел в лавку. В двух маленьких школах квартала — в частной еврейской школе Давида Хагенса и в муниципальной, находившейся в доме учителя Фенкера, — еще полно детей. В доме городского секретаря в отставке Йосиаса Йохана Хюбрехта в тот январский день слуга заканчивал сервировку стола для праздничного семейного ужина: на несколько дней приехала погостить племянница; четыре дочери хозяина наряжались и, как всегда, не могли решить, какие ленты вплести в волосы. А команда судна с порохом, вероятно, готовила пикшу с картошкой.

Обветшалые школьные здания при взрыве мгновенно развалились, как карточные домики. От профессора Лукаса на крыльце Беннетов остались только пряжка от башмака и футляр для очков. О страшном конце веселой компании, отмечавшей рождение ребенка, смогла рассказать только девочка-прислуга. Из семьи Хюбрехт выжили только четыре дочери.

Лейденская катастрофа произошла в самый неблагоприятный период экономической истории Нидерландов. Вследствие британской морской блокады колонии стали недоступными, Франция в больших объемах вытягивала капиталы и товары, банки и финансовый рынок в целом утратили доверие, работа амстердамских денежных и торговых механизмов по большей части застопорилась. Убытки Объединенной Ост-Индской компании в последние десятилетия XVIII века неуклонно росли, 17 марта 1798 года она была де-факто распущена, а 1 января 1800 года официально наступил конец этой всемирно известной мультинациональной компании. Двумя десятилетиями позлее, в 1822 году, ее огромное складское здание развалилось в одну ночь, просто по причине заброшенности и ветхости.

Последующие три четверти века были временем застоя и нищеты. Многие старые торговые города пришли в упадок. Два студента из Лейдена, Якоб ван Леннеп и Дирк ван Хогендорп, которые в 1823 году все лето странствовали по Нидерландам, описывают пастбища в Энкхёйзене, где раньше высились величественные здания; Ставерен «как печальный пример былого величия»; Хинделопен, где они, пройдя две улицы, «не встретили ни одного живого существа… кроме петуха и собаки».

В больших городах от четверти до трети населения жили на подаяние. Сельская местность стала небезопасной из-за больших групп бедноты, состоявших из бродяг и целых семей, которые, будучи изгнаны из городов, скитались от фермы к ферме, прося милостыню. Четверть младенцев умирало в первый год жизни. Каждый двенадцатый житель Амстердама обитал в подвале. К 1851 году за целых сто лет в Амстердаме не было построено ни одного особняка.

«Это замершая, спящая страна, — писали братья Эдмон и Жюль де Гонкуры, парижский писательский дуэт, в свой приезд сюда в 1861 году. — Ты выходишь из музея и встречаешь дом или канал абсолютно такие же, какие ты только что видел на картине Питера де Хооха». Потомки купцов и банкиров, которые в начале XVIII века финансировали осушение Беемстера, не решились бы теперь со своими деньгами затеять даже постройку водопровода, — первый амстердамский водопровод, снабжавший город очищенной пресной водой из большого естественного резервуара дюн, был открыт в 1853 году только благодаря английскому капиталу. Лишь в последние десятилетия XIX века нидерландские инвесторы вернули доверие к себе. Гонкуры пишут: «Бледная и холодная раса, люди с характером терпеливым, как вода, с жизнями, ровными как поверхность каналов; плоть здесь водяниста. Голландия могла бы быть вновь обретенным раем для бобров из Ноева ковчега. Страна, стоящая на якоре, бобры в сыре — такова Голландия».

Разумеется, французское господство имело и положительные последствия. Была введена новая, централизованная система государственного управления, старые привилегии были упразднены, местные олигархии, которые раньше могли блокировать любое решение, в основном утратили свои властные позиции, мешанина из местных и региональных правил была заменена несколькими основательными, едиными сводами законов, основанными на французском и римском праве, новые, прямые как стрела дороги сблизили страну с остальной Европой.

После рокового похода Наполеона в Россию в 1812 году, а год спустя, после сокрушительного поражения под Лейпцигом, и в Нидерландах французская власть пала. Тридцатого ноября 1813 года наследный принц Вильгельм Фредерик, сын статхаудера Вильгельма V, у Схевенингена вновь ступил на нидерландский берег. Почти половину жизни он провел в Англии и в других странах, но этот факт отнюдь не мешал энтузиазму населения. В течение веков Нидерланды не принадлежали — и это было очень необычно — никакому суверенному монарху. Но они были — за исключением короткого периода правления Людовика Наполеона — настоящей республикой, еще и состоявшей из «семи соединенных провинций». Однако в 1813 году страна в одночасье становится монархией, пойдя наперекор духу Французской революции, что в тот момент было сделано, несомненно, сознательно. И прочая Европа впредь должна была рассматривать жителей этой страны как единую нацию.