Олег Вишлёв - Накануне 22 июня 1941 года

В связи с вышеизложенным напрашивается один весьма интересный вопрос: не являлись ли слухи о готовности Сталина к далеко идущим уступкам Германии и о предстоящем советско-германском соглашении, которые в мае-июне 1941 г. циркулировали во всем мире и горячо обсуждались политиками, дипломатами и журналистами многих стран, продуктом не только германской и британской, но и советской пропаганды? Причины спекуляций на этот счет официального Лондона и британской прессы вполне объяснимы. Английское правительство боялось такого поворота событий (его интересам отвечал германо-советский конфликт) и пыталось мобилизовать мировое общественное мнение против "нового сговора" Гитлера со Сталиным. Берлин со своей стороны всячески поддерживал и распространял эти слухи, чтобы поддержать у Москвы уверенность, что шанс предотвратить германо-советскую войну остается. Эти слухи нужны были ему для того, чтобы выиграть время, необходимое для завершения сосредоточения вермахта у советской границы и обеспечения внезапности нападения.

Но распространение этих слухов вполне могло отвечать и интересам советского руководства. С их помощью оно подавало Берлину сигналы о своей готовности выяснить отношения не на поле боя, а за столом переговоров. Показателен в этом отношении один немаловажный факт. Вплоть до 13 июня 1941 г., когда было оглашено известное сообщение ТАСС (опубликовано в прессе 14 июня 1941 г.), в котором подчеркивалось, что ни СССР, ни Германия не готовятся к войне друг против друга, Кремль ни разу не выступил с опровержением этих слухов, хотя по другим, менее важным вопросам его реакция в виде опровержений, сообщений или заявлений ТАСС следовала незамедлительно. Но и в самом сообщении от 13 июня 1941 г. слухи опровергались так, что у многих создалось впечатление, будто Москва готова к переговорам с немцами, настроена выслушать их "претензии" и "предложения" и лишь ждет, когда Германия выступит с соответствующей дипломатической инициативой.

Можно ли верить донесениям Шуленбурга и Актая?

Но одно дело слухи и сомнительные агентурные донесения, а другое дипломатические документы. Как быть, например, с донесениями на Вильгельмштрассе германского посла в Москве Шуленбурга в мае 1941 г. или с посланием в Анкару турецкого посла в Москве А.Х. Актая, попавшим в это же время по агентурным каналам в руки немцев, в которых указывалось на готовность Сталина к очень серьезным уступкам Гитлеру? Актай не исключал даже, что Сталин был склонен пожертвовать часть территории. Действительно ли Москва не исключала таких шагов, чтобы предотвратить войну? Ответ на этот вопрос, который важен сам по себе, необходим и для того, чтобы разобраться с заявлениями о наличии в СССР накануне 22 июня 1941 г. оппозиции "германской политике" Сталина. Если готовность к серьезным уступкам у Сталина была, то наличие разногласий в советском руководстве (безусловно, не в тех формах, в каких это изображалось в сообщениях "Информационсштелле III") все же можно допустить. Если ее не было, то ни о какой конфронтации не могло быть и речи.

Попытаемся разобраться, насколько объективными, точными, а следовательно, заслуживающими внимания являлись оценки, дававшиеся Шуленбургом и Актаем. Сразу оговоримся, что в данном случае мы имеем дело лишь с предположениями, высказывавшимися этими дипломатами, поскольку ни тот, ни другой никакой официальной информацией от советского правительства, как это можно заключить из их донесений, не располагали.

В донесениях Шуленбурга в министерство иностранных дел Германии от 7, 12 и 24 мая 1941 г.{22}, последовавших вслед за назначением Сталина 6 мая того же года председателем Совета Народных Комиссаров СССР, неоднократно подчеркивалось: решение Сталина, всегда являвшегося сторонником тесного сотрудничества с Германией, встать во главе советского правительства означает отход от прежнего, связываемого с именем В.М. Молотова "ошибочного курса", который привел к охлаждению советско-германских отношений, и создание надежной гарантии того, что политика СССР в отношении "третьего рейха" впредь будет носить исключительно дружественный характер. Это подтверждается, отмечал Шуленбург, многочисленными жестами в адрес Германии, сделанными Сталиным в апреле-мае 1941 г. Цель назначения Сталина председателем СНК СССР - сохранить мир с Германией, и для этого он готов на определенные жертвы.

Действительно, Сталин стремился предотвратить либо по крайней мере оттянуть войну с Германией. Однако Шуленбург явно преувеличил его дружественное отношение к нацистскому рейху и готовность пойти на уступки. Причины, побудившие старого дипломата дать такую оценку политики Сталина, вполне объяснимы. Сам Шуленбург являлся противником войны Германии против СССР, считал, что она обернется для немцев катастрофой. Подчеркивая "прогерманские" настроения Сталина, он, видимо, надеялся повлиять на Гитлера, который, как Шуленбург убедился в ходе встречи с ним в конце апреля 1941 г., окончательно решился на войну против СССР, а также на своего непосредственного начальника - Риббентропа, после некоторых колебаний перешедшего к началу мая 1941 г. в лагерь сторонников войны. Давая предвзятую оценку причин назначения Сталина председателем СНК СССР, Шуленбург преследовал свои цели. Любому мало-мальски разбиравшемуся в политике человеку в тот момент было ясно, что это решение являлось ответом на совершенно очевидные германские военные приготовления у советской границы и на программную речь Гитлера в рейхстаге по внешнеполитическим вопросам 4 мая 1941 г., в которой он даже не упомянул СССР. Эту речь Кремль воспринял как очень тревожный сигнал и выдвижением на ключевой правительственный пост "признанного и бесспорного вождя народов Советского Союза", как назвал Сталина Шуленбург, дал Берлину понять, что сознает всю серьезность положения и призывает его сделать выбор: либо сохранение мира, и в этом случае Сталин, зарекомендовавший себя политиком, способным к компромиссу с Германией, будет гарантом дружественной позиции СССР, либо конфронтация, и тогда авторитет личности Сталина станет залогом того, что все силы страны будут мобилизованы на нужды войны.

Точка зрения, высказывавшаяся Шуленбургом относительно "дружелюбия" и "прогерманской ориентации" Сталина, противоречила оценке, которая давалась руководством министерства иностранных дел Германии. 9 мая 1941 г. статс-секретарь этого министерства Э. фон Вайцзеккер направил германским послам циркуляр следующего содержания: "Объединение всех полномочий в руках Сталина означает укрепление власти правительства и дальнейшее усиление позиций Сталина, который, очевидно, счел, что в современной сложной международной обстановке он обязан взять на себя личную ответственность за судьбу Советского Союза. Так как Сталин и ранее во всем определял внутреннюю и внешнюю политику Советского Союза, то вряд ли можно ожидать существенного изменения прежнего курса"{23}.