Сергей Витте - Воспоминания (Царствование Николая II, Том 2)

Меня в особенности удивляет то обстоятельство, что в этом деле Столыпин поставил свое имя наряду с именем Государя и Великого Князя Николая Николаевича.

Во время междудумья по статье 87, между прочим, также был издан и закон "об ответственности за восхваление преступных деяний в речи и печати". Правительство не хотело прекратить действие этого временного закона, вследствие непредставления его в Государственную Думу, почему закон этот и был представлен в Государственную Думу, но 21 мая он был Думою отклонен.

Все время проявлялось явное разногласие между деятельностью правительства и деятельностью Государственной Думы. Было ясно, что так дело идти не может. А потому Столыпин начал разрабатывать вопрос о том, каким образом сделать так, чтобы под благовидным предлогом распустить вторую Государственную Думу и затем, в случае разгона второй Думы, решить вопрос, как поступить: собрать ли третью Думу или же сделать coup d'etat государственный переворот.

К этому времени Столыпин приобрел уже значительную силу и в глазах Императора и придворной партии. Сила Столыпина заключалась в одном его несомненном достоинстве - это в его темпераменте. По темпераменту Столыпин был государственный человек {392} и, если бы у него был соответствующий ум, соответствующее образование и опыт, - то он был бы вполне государственным человеком. Но в том то и была беда, что при большом темпераменте Столыпин обладал крайне поверхностным умом и почти полным отсутствием государственной культуры и образования. По образованию и уму, в виду неуравновешенности этих качеств, Столыпин представлял собою тип штык-юнкера.

Но Государю и придворной партии, по-видимому, нравились его отважность и его храбрость; что же касается других качеств, то для оценки их не было достаточно компетентных судей.

Затем Столыпину весьма повезло, вследствие двух несчастий.

Одно несчастье - до него, как человека, совсем не касалось, а другое коснулось его, как человека.

Первое - это несчастье с генералом Треповым, т. е. то, что не успел Столыпин вступить на пост председателя совета министров - как Трепов умер от разрыва сердца.

Благодаря Трепову я не мог продолжать оставаться председателем совета министров, так как я не мог ужиться с бесшабашностью в государственных делах, а потому, по собственному желанию, ушел с должности главы правительства. Та же самая причина значительно повлияла и на уход, но уже недобровольный, Горемыкина, с поста председателя совета. Я не сомневаюсь в том, что если бы Трепов и при Столыпине был жив, то он в значительной степени подкашивал бы влияние и авторитет Столыпина. Но первое счастье Столыпина и заключалось в том, что Трепов неожиданно умер.

Таким образом, несчастье с Треповым явилось счастьем для Столыпина.

Вторым счастливым событием для Столыпина было несчастье у него самого, а именно взрыв на Аптекарском острове, взрыв, при котором пострадали его сын и дочь.

Несомненно, это покушение не могло не возмутить всякого порядочного человека и это возмущение естественно породило симпатии к Столыпину.

Я, с своей стороны, даже думаю, что если бы Столыпин был один, не имел вокруг себя семейства, то он бы не обратился в то, чем он стали он бы делал ошибки, по отсутствию государственного образования, делал бы, может быть, резкие неуместные выпады, но оставался бы уважающим себя честным государственным деятелем.

Но, как говорят все лица без исключения, имевшие с ним дело, Столыпин, будучи человеком с темпераментом, и с {393} большим самостоятельным темпераментом в отношении всех, терял этот темперамент, когда он имел отношение к своей супруге.

Супруга Столыпина делала с ним все, что хотела; в соответствии с этим приобрели громаднейшее значение во всем управлении Российской Империи, через влияние на него, многочисленные родственники, свояки его супруги.

Как говорят лица, близкие к Столыпину, и не только близкие лично, но близкие по службе, это окончательно развратило его и послужило к тому, что в последние годы своего управления Столыпин перестал заботиться о деле и о сохранении за собою имени честного человека, а употреблял все силы к тому, чтобы сохранить за собою место, почет и все материальные блага, связанные с этим местом, причем и эти самые материальные блага он расширил для себя лично в такой степени, в какой это было бы немыслимо для всех его предшественников.

Вторая Государственная Дума была распущена 3-го июня 1907 года.

Я помню, что перед роспуском Думы я два раза видел министра двора бар. Фредерикса. Один раз я был у него по своему личному делу; между прочим, барон Фредерикс заговорил со мною о том, что предполагается выработать новый выборный закон, на что я ему сказал, что я, с своей стороны, советовал бы, чтобы в совет министров, который будет вырабатывать этот закон, были приглашены прежние государственные деятели, знающее историю этого дела.

В соответствии с этим, в заседание совета, который разрешил вопрос о новом выборном законе, были приглашены Горемыкин, Акимов и Булыгин.

В другой раз сам министр двора пришел ко мне, по собственной ли инициативе, или не по своей инициативе - этого я не знаю. Разговор между нами происходил в моем кабинете, в котором висит портрет Императора Александра III.

Министр двора поставил мне вопрос: Не могу ли я дать совет, что делать? На что я ответил бар. Фредериксу, что мне трудно дать совет, так как я не знаю о всех обстоятельствах дела. Ответ этот бар. Фредерикс, по-видимому, почел за желание с моей стороны уклониться, так как вообще после 17-го октября было в моде такое предположение: что я, мол, знаю, как спасти Россию, но только не хочу этого сделать.

{394} Тогда бар. Фредерикс сказал мне:

- Наверное, граф, вы знаете, как бы следовало поступить. Скажите, как бы вы поступили?

Я на это рассердился и дал ему такой ответ:

- Я, действительно, знаю, как бы следовало поступить, но только не могу вам сказать, так как это будет бесполезно, потому что сделать то, что я вам порекомендую - вы все таки не сможете.

Бар. Фредерикс продолжал настаивать:

- Нет, вы все таки скажите: что же следует сделать, может быть, мы это сделать можем.

Тогда я обернулся к портрету Императора Александра III и, показав на портрет, сказал: "воскресите его!"

После такого моего ответа, которым бар. Фредерикс был очень удивлен, мы с ним расстались.

(Вариант: * Перед 3-м июнем ко мне приходил министр двора барон Фредерикс, по собственной инициативе или будучи послан свыше, и спрашивал мое мнение. Я ему сказал, что или следует терпеливо ждать, чтобы по закону 17 то октября получилась благоразумная Дума, что весьма вероятно и случится после того, как Дума будет многократно распускаема, как это делалось в Японии, когда там была введена конституция, но это будет возможно, если правительство будет корректно исполнять законы, изданные после 17-го октября, по точному смыслу и духу их, или следует выработать новый выборный закон, приняв во внимание все недостатки существующего и имевшийся маленький опыт применения их. Если решиться стать на второй путь, то я бы поступил так: издал бы временный новый закон, поручающий выработать новый выборный закон представителям городов и земств и затем провел бы этот законопроект через Государственный Совет. Если работа эта потребовала бы более продолжительное время, то, имея в виду, что без Думы при существующих законах продолжительное время обходиться нельзя, может быть этому собранию представителей земств и городов можно бы было поручить временно некоторые функции Государственной Думы. Я высказал эту мысль, как совершенно сырую. * - См. т. I, стр. 277.).