Сергей Витте - Воспоминания (Царствование Николая II, Том 2)

Как только все офицерские и нижние чины, набранные на время войны, были отпущены, сравнительно небольшая часть армии, оставшаяся в России, еще значительно численно уменьшилась, но зато избавилась от разлагающего ее состава, который мог привести к непрерывным военным бунтам.

Таким образом, Россия была почти оголена от войск; сравнительно достаточное количество войск было лишь в Варшавском, Кавказском, Петербургском военных округах, но командующие войсками этих округов войск не давали, или давали с крайними затруднениями, что отчасти объясняется весьма тревожным положением на Кавказе и в Царстве Польском.

Внутри России совсем войск не было, причем войска везде были совершенно дезорганизованы совокупностью сказанных причин. Военное начальство само не знало, сколько где войск.

Я помню, например, такие случаи: вследствие крестьянских беспорядков, после долгих усиленных требований, наконец, куда-либо высылается батальон или рота солдат. Тем не менее, требование местной администрации продолжается. Мы телеграфируем, что ведь туда выслан батальон или рота. Отвечают: никакого батальона, или роты не приходило, а {129} пришло 48 или 12 человек. Говоришь военному министру. Он отвечает: как оказывается, батальон или рота теперь находится именно в таком составе впредь до возвращения соответствующих частей из действующей армии, или ежегодного обыкновенного призыва новобранцев. Таким образом воинские части, находившиеся в России, и не принимавшие участия в войне, потеряли значительную часть своего состава, точно были на войне и участвовали в сражениях, причем военное министерство не знало, какая часть оказалась в каком именно действительном составе. Мне объясняли, что все это произошло от крайне необдуманных распоряжений генерал-адъютанта Куропаткина не столько, как главнокомандующего, но преимущественно, как военного министра. Он сначала войны не ожидал, хотя возникновению ее способствовал, поэтому должен был собрать армию внезапно, а затем рассчитывал, что для войны нужно будет только 300-400 тысяч человек. Поэтому сбор армии производили без всякой заранее обдуманной системы. Думали немедленно затушить пожар маленькою струею воды, воду все подавали и подавали, а пожар именно вследствие малой, хотя продолжительной струи, к тому же пускаемой бездарным брандмейстером, не потушили. Мне его пришлось потушить в Портсмуте.

Великий Князь Николай Николаевич никакого затруднения к роспуску набранных на время войны воинов не сделал. Все вошедшие в войска на время войны и подлежавшие или желавшие оставить их с окончанием оной наделали еще большие затруднения в действующей армии. С объявлением мира общее желание всех европейских воинских частей манджурской армии было скорее вернуться восвояси, а те, которые к тому же, возвратившись, считали себя вправе быть отпущенными, стремились домой еще усиленнее. Это общее положение поджигалось самыми невероятными слухами о том, что делается в России.

В Манджурии знали, что вообще в России неспокойно, что смута, начавшаяся еще до войны, во время ее все усиливалась и усиливалась. Затем, когда в сентябре и октябре 1905 года беспорядки участились и распространились на большие пространства, явились забастовки и, вследствие забастовок почты и телеграфа, целыми неделями перестали получаться в армии сведения, достойные какого-либо доверия, то там начали распускаться самые невероятные сведения. Так Государь сам мне говорил, что князь Васильчиков (затем в кабинете Столыпина {130} впоследствии занимавший пост министра земледелия, а во время войны бывший главноуполномоченным Красного Креста в действовавшей армии), возвращаясь после заключения мира в России, до самого Челябинска не знал точно, что в ней делается, и ожидал, судя по рассказам, приехавши в России, не застать уже в ней Царскую семью, которая будто бы бежала заграницу, а меня с моими коллегами по министерству ожидал увидеть на Марсовом поле висящими на виселицах. Такая всюду за Челябинском ходила молва.

Я не знаю, найдется ли между военными, бывшими в действующей армии, лицо, которое правдиво и точно опишет то революционное настроение, в котором после 17-го октября пребывала действующая армия. Мне известно то настроение, в котором она находилась, со стороны, но на довольно высокой позиции премьера министерства. Я вынес то глубокое впечатление, что армия после 17-го октября находилась в весьма революционном настроении, что многие военноначальники скисли и спасовали не менее, нежели некоторые военные и гражданские начальники в России, что армия была нравственно совершенно дезорганизована и что шел поразительный дебош во многих частях возвращавшихся в Россию до тех пор, покуда ему не был положен, по моей инициативе, предел посредством карательных экспедиций генералов Ренненкампфа и Меллера-Закомельского и смены главнокомандующего генерала Линевича.

То, что творилось в России, не скрывалось, а то, что было в действующей армии - скрывалось и скрывается еще и теперь, чтобы не порочить действующую армию и ее порядков, чтобы не набрасывать тень вообще на военных. По моему мнению, это ложный и вредный особого рода патриотизм. Русская армия имеет свою доблестную историю и история эта останется вечно в военных анналах, как пример, достойный подражания.

Чтобы не повторилось то, что случилось в последнюю японскую войну, необходимо, чтобы компетентные военные свидетели раскрыли те язвы в действующей армию, которые одно время совершенно ее революционировали.

Язвы эти главным образом коренились в общем начальствовании. Конечно, забайкальская армия была заражена из России, но затем настало время, когда Россия начала успокаиваться, а армия все больше и больше волноваться и я месяца через два после 17-го октября письменно докладывал Государю, что теперь идет обратная революционная волна не с запада на восток, а с востока на запад {131} и уже действовавшая армия заражается не из России, а скорее, что Россия может заражаться некоторыми элементами, возвращающимися вместе с действующей армией.

Еще до 17-го октября явились тревожные сведения относительно состояния умов манджурской армии, которые дали повод министру земледелия Шванебаху внести в комитет министров представление об особо льготной раздаче казенных земель Сибири нижним чинам действующей армии, кои пожелают не возвращаться в европейскую Россию. Кому пришла эта оригинальная мысль, самому Шванебаху, прельстившему ею Государя, или он взял на себя ее проведение потому, что проведение ее было желательно Его Величеству, я не знаю, но представление Шванебаха слушалось в комитете министров в заседании под моим председательством уже по возвращении моем из Америки, следовательно по заключении Портсмутского мира, но до 17 октября.