Виктор Петров - Страх, или Жизнь в Стране Советов

В феврале было продолжение, где писалось: «В „Литературную газету“ пришло необычайно большое число откликов. Необычайно и единодушие, с которым высказываются читатели журнала „Польша“ о его качествах, характере, направленности. Их замечания носят не хвалебный, а критический характер». Далее приводится разгромная критика всего журнала и особенно абстрактной живописи на его страницах.

Особенно досталось картине Мариана Богуша «Дрезденский натюрморт», которая была названа «живописными трюками сомнительного свойства». Хотя, на самом деле, она почти реалистична. Ее можно было бы назвать «Геологический натюрморт». На столе лежит большой кристалл какого-то минерала, рядом ископаемый моллюск — аммонит. А на первом плане непонятный (!) предмет в виде корней окаменелого поваленного дерева.

И уж совсем меня возмутил своей лживостью следующий пассаж: «Журнал „Польша“, когда-то широко читаемый и раскупаемый нарасхват, теперь залеживается в киосках города». Все перевернуто с ног на голову. Я по своей юношеской наивности считал, что наши идеологические руководители, конечно, ошибаются, но не могут же они так нагло врать!

Я решил поддержать редакцию своего любимого журнала и написать туда ободряющее их письмо. Нашелся у меня и единомышленник — мой однокурсник Леонид Филиппов. Вместе мы сочинили письмо в редакцию «Польши», где очень осторожно и деликатно, не касаясь политических и идеологических вопросов (мы все же допускали возможность перлюстрации нашего письма), поддержали и похвалили поляков, написав, какая на самом деле репутация у их журнала в нашей стране.

Но оказалось в нашем письме и одно весьма крамольное (!) место. Вот оно: «Очень хорошо, что законное место в журнале получило абстрактное искусство. Недавняя выставка картин Пикассо показала, что и у нас есть искренние сторонники абстрактного искусства». Вот и все насчет письма. Далее развивалась уже другая история.

Через некоторое время Леня сказал мне, что довольно «вариться в собственном соку». Надо искать единомышленников, людей, таких же ищущих, мыслящих и свободолюбивых. Он таких людей уже нашел, и они хотят создать кружок, где будут обмениваться мнениями и знаниями по вопросам политики, истории, философии и искусства.

По опыту событий на площади Искусств я прекрасно понимал, что для властей любая неофициальная группа людей, даже обсуждающая вопросы изобразительного стиля, — это антисоветское сборище. А уж кружок (!), да еще по вопросам истории и философии — это откровенные «враги народа». Я категорически отказался от предложения даже хотя бы раз встретиться с этими безусловно интересными людьми.

Прошел год…

Леня Филиппов при нашей с ним встрече сообщил мне, что всех членов кружка посадили, а руководителя расстреляли. Здесь надо дать читателю очень важную в этой истории информацию: отец Лени был майором КГБ, что он от меня никогда не скрывал.

— Почему же тебя не посадили?

— А меня взял на поруки мой отец.

Далее мой приятель рассказал мне, что на одном из допросов, на которые его, конечно, вызывали, следователь вынул из папки наше с ним письмо в «Польшу» и сказал:

— Вот вы тут пишете, что абстрактное искусство — это хорошо. Но ведь вам же сказали (!!!), что абстрактное искусство — это плохо. Чего же вы пишете!

Вот так. Что нам сказали, то и есть истина. Оказывается, даже письма в социалистическую страну, даже в официальный орган, все читаются. И не только читаются, но и фильтруются, а нежелательные изымаются. Так формировалась ложная картина общественного мнения.

Напоследок Леня посоветовал мне, когда меня вызовут на допрос в КГБ, ничего не скрывать и рассказать обо всех и обо всем, что знаю, потому что они и без меня уже все знают. Это было мне первое предупреждение о том, что они мной интересуются и уже кое-что обо мне знают. Впрочем, меня не вызывали — слишком мелкая была против меня улика.

И еще одно добавление. Обложка журнала «Польша» № 12 за 1956 год была оформлена в виде весьма условно изображенных белых сосулек и солнца на розовом и желтом фоне. Больше ничего

на обложке не было — ну еще были снежинки. Мне обложка понравилась своей декоративностью, и я предложил использовать этот схематичный рисунок в качестве фона в новогодней студенческой стенгазете геологического факультета, где я был как бы художественным редактором-оформителем. Идея понравилась, и мы взяли вместо обычного белого листа ватмана такой расцвеченный розовым цветом, с белыми сосульками, на который наклеили заметки. Во всем остальном это была обычная, стандартная стенгазета. На большее мы не осмелились. Когда газета была готова, мы ее повесили, как обычно, на факультетской доске объявлений, но она не провисела и одного дня. Через несколько часов некто невидимый, скорее всего «искусствовед в штатском», надзиравший за нашим факультетом, нашу газету снял и уничтожил. Больше ее никто не видел. Самое интересное, что никому из нас никто ничего не объяснил, не сказал и не сделал замечаний. Не мог же «искусствовед» раскрыть свое инкогнито. Ну а я из редколлегии вышел, раз мои идеи не проходят. А все же интересно, что ИХ напугало. Может быть, намек на некую оттепель, раз там были сосульки? Какая еще оттепель? На оттепель не надейтесь. Или может быть намек на симпатию к журналу «Польша»? Не знаю.

P. S. Я скопировал из журнала маслом картину Мариана Богуша «Дрезденский натюрморт» и повесил ее у себя в комнате. Это был мой протест и моя демонстрация!

После окончания первого курса студенты-геологи проходят учебную практику в Саблино под Ленинградом. Мы жили там же, рядом с объектом наших геологических исследований. Питались в работавшей для нас студенческой столовой. Я в пище не привередлив, и меня питание вполне устраивало, а вот некоторым нашим студентам пища очень не понравилась. В борьбу за улучшение ее качества включились наши комсомольцы-активисты. Им ничего лучшего не пришло в голову, как объявить столовой бойкот и не ходить туда.

Среди студентов была проведена большая пропагандистская и агитационная работа. Поговорили с каждым в отдельности, некоторых, таких, как я, пришлось долго уговаривать. Я старался не идти вразрез с коллективом и не выделяться. Поэтому согласился. Когда все были таким образом обработаны, в назначенный день все дружно не пошли в столовую.

Какой тут поднялся шум! К вечеру к нам в лагерь понаехала куча всевозможного начальства университетского уровня, комсомольского, партийного и из деканата и много других незнакомых дяденек. Потом мне сказали, что КГБ взяло это событие под свой контроль и дало ему название «саблинское дело» (видно, больше им нечем заниматься).