Юлия Кантор - Заклятая дружба. Секретное сотрудничество СССР и Германии в 1920-1930-е годы

После ее ратификации 26 февраля 1934 г. было опубликовано коммюнике о состоявшемся соглашении заведующих бюро печати германского и польского МИДов о мерах воздействия на общественное мнение их стран для создания дружественной атмосферы [478]. Несколько дней спустя было заключено и польско-германское экономическое соглашение.

Такое «усиление» Польши вызвало активное раздражение советского руководства и, возможно, явилось важным аргументом для хоть и временного, но смещения акцентов – с позитивного на негативный – в отношении гитлеровской Германии. Мнение же польского руководства о Советском Союзе в этот период недвусмысленно выразил министр иностранных дел Польши Ю. Бек: «Что касается России, – заявил он, – то я не нахожу достаточно эпитетов, чтобы охарактеризовать ненависть, какую у нас питают по отношению к ней!» [479].

На балтийском направлении дипломатическая активность СССР также на практике ограничивалась главным образом борьбой с польским влиянием. Добившись от Латвии и отчасти Эстонии дистанцирования от Польши, Москва в 1934 г. сняла возражения против образования так называемого Малого Прибалтийского союза. Участие в нем Литвы, отказывавшейся от урегулирования отношений с Польшей, служило залогом того, что Варшава не сможет использовать создаваемую комбинацию в своих интересах. При этом Наркомат иностранных дел устранился от переговоров о заключении договоров о взаимной помощи с Литвой и Латвией. Полученное от Риги предложение на этот счет было оставлено без ответа [480].

Согласно разъяснению заместителя наркома по иностранным делам Б. Стомонякова, договор о взаимной помощи с той или иной прибалтийской страной, «не давая нам материально ничего или почти ничего, односторонне связывал бы нам руки обязательством по оказанию материальной помощи в случае нападения на них Германии или Польши. Когда такое нападение случится, мы и без того сможем, если сочтем выгодным, оказать им помощь» [481]. С 1936 г. вслед за Польшей балтийские государства склонялись к необходимости расширить сферу своей международной политики за счет отношений с западноевропейскими державами, и в первую очередь с Германией.

Для военного руководства СССР провозглашение открытой ремилитаризации Германии и ее сближение с Польшей означали необходимость крупной ревизии плана войны на Западе и общих мобилизационных проектировок. При поддержке замнаркома обороны, начальника вооружений Тухачевского командующий Белорусским военным округом Уборевич еще в феврале 1935 г. предложил внести в план гипотетической войны изменения, поскольку основная опасность для СССР отныне исходит со стороны Германии и Польши, которых поддержит Финляндия. В то время как последняя создаст угрозу Ленинграду, 25–30 польско-немецких дивизий могут быть двинуты через Литву и Латвию (Уборевич, впрочем, допускал, что удар по Советскому Союзу может быть нанесен также Великобританией, Эстонией и Латвией). Ввиду «гигантских производственных возможностей» германской экономики залогом успеха объявлялся разгром Польши уже в первые дни войны – прежде чем Германия успеет полностью отмобилизоваться [482].

В Москве в эти годы постепенно стал складываться новый общий подход в отношении стран Восточной и Центральной Европы. На первом этапе Германия рассматривалась как некий суррогат потенциального противника – как сила, не способная к самостоятельному военному выступлению, и одновременно как возможный партнер СССР. Восстановление всеобщей воинской повинности в Германии в марте 1935 г. дало мощный толчок советской дипломатии и военным приготовлениям. «До сих пор мы считали, – констатировал заведующий 2-м Западным отделом НКИД Д. Штерн, – что Германия будет выжидать военного взрыва на Д[альнем] Востоке и лишь потом постарается его использовать. Мне кажется, что вскоре создастся положение, когда Германия… попытается сама перенять инициативу в смысле осуществления военного передела карты Европы» [483].

Новая программа подготовки к войне, представленная советским Генштабом в апреле 1935 г., исходила из утверждения: «Явно выявившийся немецко-польский блок, направленный в первую очередь против нас, и большой рост вооружений во всем буржуазном лагере делают западный театр вновь в качестве актуального фронта» [484]. Решения, принятые Комиссией обороны и Политбюро ЦК ВКП(б) в апреле – мае 1935 г., фактически означали вступление Советского Союза в предмобилизационный период [485].

Примечательно выступление наркома иностранных дел М. М. Литвинова на заседании Совета Лиги Наций 17 апреля 1935 г. по поводу принятия Германией закона о воссоздании вооруженных сил, по сути отменяющего положения Версальского договора.

«Вчера мы выслушали заявления представителей государств, которые в качестве подписавших Версальский договор прямо задеты нарушением обязательств, принятых в отношении их. Теперь я обращаюсь к вам от имени страны, которая не только не ответственна за Версальский договор, но которая никогда и не скрывала своего отрицательного отношения к этому договору… Как быть, если в определенном случае такое предположение представляется сомнительным и когда имеются основания опасаться, что вооружения предназначены не для охраны, а для нарушения границ, для осуществления насильственными методами реванша, для нарушения безопасности соседних или отдаленных государств или для нарушения всеобщего мира со всеми его пагубными последствиями? Как быть, спрашиваю я, если государством, требующим или присваивающим право на вооружение, руководят люди, объявившие всему миру программу внешней политики, состоящую не только в политике реванша, но и безграничного завоевания чужих территорий и уничтожения независимости целых государств, люди, которые открыто провозгласив такую программу, не только не отрекаются от нее, но непрестанно ее распространяют и воспитывают свою страну в этом духе? Как быть в тех случаях, когда государство, вожди которого придерживаются такой программы отказывается давать какие бы то ни было гарантии, что она не будет осуществлена, давать какие бы то ни было гарантии безопасности соседних государств, гарантии, которые готовы дать другие государства, даже свободные от всяких подозрении в агрессивности?» [486]

Подчеркнуто дистанцируясь от стран, «подписавших Версальский договор», а впоследствии вошедших в Лигу Наций, Литвинов однако занял негативную позицию в отношении ремилитаризации Германии.

«Мы были бы рады обсуждать стоящий перед нами вопрос в присутствии и с участием представителей заинтересованного государства. Мы были бы рады получить от этого государства официальное заявление об отказе от программ реванша и завоеваний и о готовности сотрудничать вместе с нами в коллективном обеспечении безопасности всех государств, включая и его самого, в общих эффективных гарантиях ненарушения всеобщего мира. Однако, к сожалению, это пока лишь неосуществимая надежда и из данного факта мы должны сделать соответственные выводы. Эти выводы, а не только формальные мотивы, определяют мое отношение к резолюции, предложенной тремя державами. Это отношение ни в коей мере не является оправданием Версальского договора, который нарушен. Нет! Оно выражает стремление моего правительства к сотрудничеству в создании такого международного порядка, при котором максимально было бы затруднено нарушение мира, неизбежно влекущее за собою подобного рода договоры» [487].