Коллектив авторов - Новая история стран Азии и Африки. XVI–XIX века. Часть 3

В течение первых лет протектората европейцы обладали монополией на научные и технические знания. Вместе с колонизацией в страну пришел образ жизни и культурные достижения метрополии. В Тунисе издавались французские газеты и журналы, открывались французские школы и лицеи, широкое распространение получил французский язык. Однако по мере модернизации в Тунисе нарождались новые общественные силы, прежде всего арабская интеллигенция и национальное предпринимательство. Вслед за хусейнидским двором и мамлюкской аристократией эти силы охотно принимали французский стиль жизни и язык колонизаторов. Их выход на общественную арену в 90-х годах XIX в. вызвал заметные перемены в культурном и политическом климате страны. У тунисской элиты значительно вырос интерес к европейским знаниям, в стране оживилась литературная жизнь.

На рубеже XIX–XX вв. образованные слои Туниса занимали вполне конструктивную позицию по отношению к режиму протектората. В этой среде преобладало стремление использовать пребывание европейцев, их опыт и знания для построения современного государства. В традиционно же настроенных низах общества преобладало вековое неприятие врагов-«франков», что выражалось в постоянных конфликтах тунисских селян с колонистами, массовых хищениях, потравах посевов и поджогах ферм. С другой стороны, в среде колонистов царила настоящая арабофобия, отвращение и презрение к коренному населению, которому в среде колонистов было принято отказывать даже в праве владеть землей своих предков. Эти настроения неизменно осложняли деятельность администрации протектората и вызывали в средних и высших слоях арабского общества недоверие к Франции и неудовлетворенность привилегированным положением европейцев.

Постепенно смутное недовольство порядками протектората привело к зарождению в среде тунисской элиты националистических идей. Первые националистические организации возникли в Тунисе в 1896 г. Сначала они имели характер культурно-просветительских обществ, развивавших идеи национального возрожения. Некоторые из этих обществ разделяли либерально-западнические ценности Хайраддин-пашии его последователей. Их основным лозунгом стало восстановление конституции 1861 г., которая после прихода колонизаторов была предана забвению. В ходе развития тунисского национализма в первых десятилетиях XX в. этот лозунг приобрел очень широкий резонанс и стал «визитной карточкой» всей антиколониальной борьбы тунисцев. Другие же националисты-просветители склонялись к панисламистским взглядам Джамаль ад-Дина аль-Афгани. Они ставили во главу угла защиту ислама и культурной самобытности Туниса от французского влияния.

Распространению националистических ценностей среди тунисцев способствовало их знакомство с французской политической культурой и практикой борьбы населения метрополии за свои права. В 1891 г. администрация протектората создала первое в Тунисе представительное учреждение – Консультативную конференцию . Правда, право выдвижения кандидатур и голосования по ним имело только французское население, но позже в работе Конференции принимали участие и депутаты-мусульмане. В 1894 г. в Тунисе образовались первые профсоюзы, которые объединяли сначала европейских, а затем и арабских наемных работников. Профсоюзное движение познакомило тунисскую молодежь с идеями социализма и синдикализма и внесло свой вклад в становление у нее антиколониальных устремлений. Вместе с тем, первые националистические организации в Тунисе были еще очень слабы, малочисленны и оторваны от населения. Их деятельность не имела широкой поддержки, да и общественая атмосфера тех лет в целом не способствовала развитию массового политического движения тунисцев за национальное самоопределение.

Вторая половина XV в. была для Марокковременем раздробленности и угасания власти династии Меринидов, свергнутой в 1471 г. регентами из родственного династии клана Ваттасидов. Многолетние смуты отдали некогда процветавший Дальний Магриб на откуп местным правителям. Если северная столица страны ( Фес) еще находилась под контролем Ваттасидов, то южная ( Марракеш) и горные районы Атласа, а также присахарские оазисы на юго-востоке Марокко находились вне контроля центральной власти. Почти полной свободой пользовались и атлантические порты ( Танжер, Лараш, Сафи) в которых горожане создавали самоуправляющиеся республики.

Внутренний кризис, развернувшийся в Дальнем Магрибе с ослаблением Меринидской династии, совпал с угрозой внешнего завоевания. На протяжении XV в. наиболее серьезные претензии на марокканскую территорию предъявляли португальцы , развернувшие морскую экспансию. Еще в 1415 г. ими была захвачена Сеута, а в середине XV в. призывы Ватикана отомстить за взятие турками Константинополя нашли полное понимание у португальского короля Альфонсо V. Уже в 1458 г. португальцы оккупировали небольшую, но важную гавань на севере страны Эль-Ксар эс-Сегир, а в 1471 г. – главные порты севера Арсилуи Танжер. Впрочем, с точки зрения португальцев, контроль над Марокко не был самоцелью. Постепенно осваивая морской путь вдоль африканских берегов в Индию, Португалия стремилась обеспечить себе опорные базы и не столько стремилась завоевать территорию Дальнего Магриба, сколько создать на побережье узкую полосу безопасных для христиан территорий, находящихся под своеобразным протекторатом Лиссабона. В конце XV в. Испания также устремилась на завоевание Магриба: завершив Реконкисту разгромом Гранадского эмирата (1492 г.), испанцы перенесли боевые действия на африканский берег. Правда, захват ими средиземноморского порта Мелильяв 1497 г. не привел к закреплению испанских позиций в Марокко: дальнейшее наступление в Магрибе испанцы развивали вдоль побережья Алжираи Туниса.

Испано-португальские предприятия, вызвавшие политико-религиозное брожение в Марокко, заметно изменили баланс сил на внутренней политической арене страны. В условиях постоянного династического конфликта и военного бессилия Ваттасидов арабы и берберы Марокко не смирились с господством «неверных». К началу XVI в. население активно, хотя и беспорядочно противостояло испано-португальскому засилью на побережье. Инстинктивная реакция, основанная на росте ксенофобии и оскорбленной религиозности, быстро нашла вождей и организаторов. Служители ислама – шейхи мусульманских мистических братств и почитаемые «святые»- мурабиты – придали стихийному желанию марокканцев защитить свою веру очертания подлинной «священной войны» ( джихада ). Активное участие суфиев-мистиков и мурабитов в боевых действиях против чужеземцев значительно усилило их популярность в среде рядовых верующих. Одновременно на авансцену марокканской политики выдвинулись потомки пророка Мухаммеда ( шерифы ). Так же, как суфийские наставники и мурабиты, они считались в народной традиции носителями духовной благодати ( барака ), дарованной свыше и передаваемой из поколения в поколение.