Герд- Хельмут Комосса - Немецкая карта: Тайная игра секретных служб: Бывший глава Службы военной контрразведки рассказывает.

Жизнь во время этих приближенных к боевым условиям учений, которые, в частности, проводились и в запасной штаб-квартире бывшей линии Мажино, была жесткой и в другом отношении. Размещение солдат, да и высших офицеров было просто неприемлемым. Тем не менее наши товарищи из американской армии воспринимали это спокойно. Приходилось просто привыкнуть спустя несколько лет войны отправлять естественные потребности в деревянном сортире.

Общественная жизнь в штаб-квартире велась в различных формах. Зимой, естественно, как совершенно особенное событие регулярно устраивался бал Центральной группы армий Центральной Европы (CENTAG). Отдельные страны организовывали вечеринки, наконец, иной раз в узком кругу и в далеко не фешенебельных питейных заведениях случались скромные застолья. Иногда предпринимались также выезды на природу автобусом, особенно охотно в близлежащие славящиеся своим вином городки в райски красивом Пфальце.

Разумеется, во время таких экскурсий люди очень быстро сближались под воздействием вина.

Остается остановиться на том, что нам, немцам, не очень везло с офицерами, отбираемыми для работы в высоких натовских штабах. Иногда создавалось впечатление, что туда намеренно переводили офицеров, которым не находилось подходящего применения в войсках. Но так обстояло дело — и это следует здесь подчеркнуть — только в ту пору.

Помнится, в штаб-квартиру НАТО как-то прибыл для прохождения службы немецкий полковник, не очень хорошо владевший английским. На первом же утреннем совещании он, открыв совещание сбивчивым английским приветствием: «Доброе утро, господа!», — повернулся ко мне и, перейдя на немецкий, сказал: «Господин Комосса, лучше переводите вы. Мой английский не так хорош». «Да, господин Комосса will translate!» Мне показалось, что это произвело в штаб-квартире не очень хорошее впечатление.

Тем не менее стоит обратить внимание на то, что, несмотря на такие «происшествия», немецкие офицеры в штаб — квартирах НАТО, как правило, оставляли по себе хорошее впечатление. То есть они вели себя более по-американски, чем американцы, а иногда и более по-французски, чем французы, и, видимо, полагали, что от этого они кажутся более «преданными НАТО».

Как бы то ни было, служба в органах НАТО давала всем офицерам предельно интересный опыт. Здесь между ними завязывалась дружба, длившаяся многие годы.

После трехлетнего периода службы в Мангейме в Группе армий Центральной Европы (CENTAG), который я в целом воспринимал как очень приятный, меня перевели в Байройт на должность командира батальона противотанковой артиллерии.

Избранные произведения Рихарда Вагнера занимали в моем личном книжном шкафу особое место. И не потому, что я, скажем, обладал достаточным талантом и умением исполнять вагнеровские композиции на фортепьяно или тем более спеть какую-нибудь партию, хотя, не скрою, в юности я как-то пытался исполнять фрагменты из «Мейстерзингеров» или арию, в которой Лоэнгрин молится за своего любимого лебедя. Нет, таким талантом я, «шалопай» из мазурских лесов, к сожалению, не был наделен. Я никогда прежде не пел и не играл Вагнера, а только читал, и это чтение я нашел чрезвычайно интересным. О том, что я не могу ни петь, ни играть Вагнера, я часто сожалел. Несмотря на мою большую любовь к Бетховену, мою привязанность к Генделю и к музыкальной искрометности любого из сочинений Моцарта или третьего акта «Вольного стрелка», эта уникальная музыка не пробуждала во мне чувств, разбуженных Рихардом Вагнером еще в юные годы.

И вот я приехал в «город Вагнера», в Байройт.

Любовью к опере я воспылал еще в школе Беринга в Хоэнштайне, привила же ее мне певица Анне Н., одно время жившая у нас в Алленштайне. Очень красивая певица!

В 1940 г. Карл Мария фон Вебер вдохновил меня на создание эскиза декораций и костюмов к третьему акту «Вольного стрелка», который потом был выставлен в фойе театра Тройданка в Алленштайне. Нельзя сказать, что сам я не отважился бы на создание эскиза декораций к произведению Рихарда Вагнера, нет, на это у меня вполне хватило бы мужества, просто мне, видимо, хотелось возвысить Вагнера для будущих времен. И вот теперь я оказался в Байройте. Не как певец или, скажем, хотя бы как музыкант, нет, в Байройте я приблизился к Вагнеру как солдат. И это пробудило в моем сердце особенные чувства. Эту музыку я принимал всем своим сердцем как чудесный дар. Она была прекрасна, она была сложна и мощна! Зарождаясь на сцене, раскаты грома великих голосов, словно предвосхищая начало последнего суда, бежали по концертному залу поверх голов благоговейно сосредоточенной публики, как будто это была прелюдия к последнему суду. Осознание музыки Вагнера — на совершение такого подвига я был не способен. Равно как, пожалуй, и на то, чтобы полностью проникнуться ею, углубиться в нее и постичь ее как величественный дар, преподнесенный человечеству.

На протяжении моей двухлетней службы в качестве командира 125–го батальона противотанковой артиллерии я имел едва ли не уникальную возможность нередко и по личному приглашению Вольфганга Вагнера собственными глазами увидеть все постановки произведений великого композитора в музыкальном театре. Довольно часто мне удавалось присутствовать и на генеральных репетициях таких постановок. Было ли это случайностью или милостью Божьей — кто теперь скажет?

Перед окончанием срока службы в качестве офицера по планированию операций с использованием атомного оружия при натовской штаб-квартире Центральной группы армий в Центральной Европе (CENTAG) в Бонне меня спросили, готов ли я согласиться на перевод в Байройт. Что за вопрос! В течение трех лет я занимался разработкой сценариев войны с использованием атомного оружия, безусловно, как мне виделось, приводящей к гибели Европы, а тут предоставлялась возможность увидеть великие произведения европейской музыки в этом уникальном театре, а именно «на холме»! О Боже, снова и снова думал я, какое счастье! После работы по планированию и расчету последствий вселенского ада открывалась перспектива увидеть, как поднимается занавес в преддверии «Сумерек богов».

До этого момента мне в течение трех лет пришлось заниматься планированием операций с использованием атомного оружия; я учился точно рассчитывать его воздействие и посредством тщательнейшего анализа определять возможности нанесения врагу максимального ущерба при минимально возможном нанесении вреда природе, окружающей среде и населению крупных городов. Вряд ли кто может всерьез ожидать, что здесь его посвятят в тонкости технологий, способов, тактики и стратегии, применяемых в войне, ведущейся с использованием атомного оружия. Да, они, эти тонкости, возможно, не являются тайной за семью печатями для экспертов, находившихся тогда по разные стороны и оценивавших возможности использования атомного оружия, а также желательные или расчетные последствия его применения. На учениях давалась оценка точности нанесенного удара — «попали» или «промахнулись»; эффект воздействия отмечался на карте генерального штаба цветным фломастером.