Петр Рябов - История русского народа и российского государства. С древнейших времен до начала ХХ века. Том II

По своей внутренней организации российское общество после реформ Петра стало ещё куда менее европейским, чем было раньше, указывал В.О. Ключевский: «под формами западноевропейской культуры складывался политический и гражданский быт совсем неевропейского типа». С.Ф. Платонов ещё лаконичнее отозвался об эпохе Петра I: «Так при новых формах осталось старое существо». А, по словам Б. Кагарлицкого: «Верхушечный характер реформ, проводившихся правительством с головокружительной быстротой, сделал их по существу антинародными… Парадокс в том, что чем более радикальными были реформы, тем более сильной, неограниченной и деспотической становилась центральная власть. Упорядочивая государство и придавая ему европейскую форму, Пётр I, по существу, делал его ещё более варварским».

Европейское платье, оружие, административная система были нужны петербургской империи лишь для того, чтобы более успешно проводить внешнюю экспансию, завоёвывая окрестные народы, и усилить экспансию внутреннюю, всё более полно, «по науке» порабощая собственное население. С Запада прагматиком Петром заимствовалась отнюдь не высокая культура, не идеал свободы и достоинства личности, но – прикладная наука, техника, приёмы ведения войны. А из российского наследия была оставлена отнюдь не народная культура (которая, напротив, уничтожалась и подвергалась унижению и искоренению), но традиции всевластия деспотизма и бесправия личности.

Все издержки «европеизации» фасада империи и быта дворян и чиновников перекладывались на плечи крестьянства – и делали его ещё более «азиатски» порабощённым. Как пишет Б. Кагарлицкий: «Чем более «западным» становился быт правящего класса, тем дороже это стоило. «Европеизация» дворянского быта обернулась, с одной стороны, развитием товарного хозяйства, а с другой стороны, – ростом эксплуатации крестьян». Крепостные расплачивались за всё: за рост вывоза зерна и чугуна в Европу, за строительства дворцов и флота, за содержание армии и открытие школ, за насаждение государством промышленности. Поэтому бессмысленно и неверно говорить в данном случае о «высокой плате за прогресс», но, скорее, – о специфической, замаскированной, модернизированной форме регресса, о глобальной «консервативной революции сверху», о петровской реакции, получившей развитие в петербургский период русской истории и закономерно завершившейся колоссальным революционным взрывом начала XX века.

Петровская «революция сверху» была направлена против народа и во имя самодержавия, укрепления его жизнеспособности. Она отбросила Россию на века назад. Личность и общество были растоптаны, а единственным субъектом российской истории стало имперское государство, насаждающее крепостничество и «просвещение», чиновничество и «капитализм», рабство и «реформы», причём все эти насаждаемые учреждения были неразрывно связаны друг с другом и не могли существовать друг без друга. Самодержавный деспотизм и крепостничество, усиленные и систематизированные Петром I, оставались не «признаками отсталости», а самой сущностью, несущей конструкцией петербургской империи, основанием «модернизации» страны. «Консервативная революция» Петра I состояла в безграничном усилении власти императора, в росте бесправия всех сословий России перед лицом государства, в полном порабощении церкви, в насаждении системы всеобъемлющего контроля и насилия, призванного служить имперским целям, в приспособлении самодержавного деспотизма к нуждам нового времени и в его вооружении новыми достижениями техники, бюрократии и идеологии. «Консервативная революция» Петра отбросила Россию на тупиковый путь исторического развития, ведущий в бездну, породив самодержавно-бюрократическую полицейско-крепостническую империю, логическим и неизбежным концом которой стала Великая Революция 1917 года.

При всём своём новаторстве Пётр I лишь развил тенденции, намеченные русским самодержавием в середине XVII века. А в более широкой исторической перспективе Пётр I достаточно «органично» занимает своё законное место в российской истории между Иваном IV с его опричниной и ленинско-сталинским большевизмом с его «индустриализацией», ГУЛАГом и «коллективизацией». На это обратил внимание в 1924 году в своей поэме «Россия» Максимилиан Волошин:

Для проведения его реформ, Петру I были необходимы новые кадры – лояльные, инициативные, преданные, образованные, готовые на всё и не обременённые моральными и религиозными нормами. Среди старого московского боярства, духовенства или приказной бюрократии таких почти не было. Приходилось «выращивать» их в спешном порядке: из «потешных» полков (ставших гвардейскими), из собственных денщиков, из дворянских детей, посланных в обучение за границу.

Соратники Петра часто были незнатного происхождения. На вершину власти императором были вознесены его любовница, а потом жена, простая немецкая служанка Марта Скавронская (Екатерина I) или сын конюха Александр Меншиков. Часто это были не русские люди: швейцарец Франц Лефорт, шотландец Патрик Гордон, сын органиста-немца из лютеранской церкви, ставший генерал-прокурором Сената, П. Ягужинский, сын крещёного еврея, вице-канцлер П. Шафиров.

«Птенцы гнезда Петрова» (выражение А.С. Пушкина) отличались полной беспринципностью, энергичностью, неразборчивостью в средствах, преданностью императору и умением обогащаться и делать карьеру. На словах борясь с казнокрадством и коррупцией, Пётр I был вынужден терпеть её со стороны своих ближайших приближённых – ибо иных, лучших помощников у него не было. Так А.Д. Меншиков был невероятно алчен, имел множество титулов и наград (князь Священной Римской империи, член Английской академии наук, сенатор, генерал-фельдмаршал, генерал-губернатор Санкт-Петербурга, андреевский кавалер), являлся прекрасным администратором, бесстрашным полководцем, жестоким палачом, владел десятками дворцов и десятками тысяч крепостных. Меншиков в невероятных размерах брал взятки и запускал руку в казну. С 1713 по 1725 годы (до самой смерти Петра I) он беспрерывно находился под следствием за различные преступления и казнокрадство. Пётр часто жестоко избивал своего любимца (как и других своих подручных), но других, лучших «кадров» для осуществления своих замыслов, просто не имел. Император ценил таланты и преданность Меншикова, за которого часто ходатайствовала и бывшая любовница Меншикова, а ныне императрица Екатерина I.