Петр Рябов - История русского народа и российского государства. С древнейших времен до начала ХХ века. Том II

Результатом крестьянских контрреформ стал страшный голод 1891 года, унёсший множество жизней крестьян по всей стране. Правительство не только не оказывало поддержки голодающей по его вине деревне, но и осуждало попытки общественности оказать такую помощь (в этих мероприятиях по помощи голодающим принял активное участие и Л.Н. Толстой). Александра III раздражали упоминания о голоде в печати, и он высочайше повелел заменить в газетах неприятное слово «голод» словом «недород».

Стремительный рост антагонизма между крестьянами и помещиками и решительная поддержка самодержавным режимом последних делала аграрный вопрос главным вопросом российской жизни и подготавливала крестьянскую революцию.

Земства и городские думы, возникшие в эпоху реформ 1860-ых – 1870-ых годов и основанные на принципах всесословности, выборности, самостоятельности и общественного самоуправления, были несовместимы с политикой контрреформ Александра III.

«Положение о губернских и уездных земских учреждениях» от 12 июня 1890 года, провозгласившее земскую контрреформу, вело к «одворяниванию» земств, подрыву в них всесословного и выборного начала, ограничению их прав и компетенции, парализующему их деятельность и к их растворению в государственно-чиновничьей машине. Если раньше губернатор мог отменить решение земств лишь по причине их «незаконности», то теперь – и по причине их «нецелесообразности» или «несоответствия общим государственным пользам» (с его, губернаторской, точки зрения). Все решения земств отныне утверждались губернатором и министром внутренних дел. Функции земств ограничивались только некоторыми хозяйственными вопросами, вопросами благоустройства и просвещения. Губернатор мог поставить на обсуждение земств любой вопрос. Крестьяне лишались своих выборных представителей в земствах. Отныне немногочисленных гласных (представителей) от крестьян назначал сам губернатор из числа кандидатов, предложенных ему земскими начальниками (помещиками!). Духовенство вовсе лишалось избирательных прав. Напротив, дворянская курия в земствах резко увеличивалась количественно – за счёт крестьянской.

Земства вводились в систему общегосударственных учреждений и становились бюрократическими органами (а не самостоятельными органами местного самоуправления).

Они отныне всецело подчинялись Министерству внутренних дел и губернаторам. Председатели земских управ теперь назначались правительством, а члены земств стали считаться чиновниками, состоявшими на государственной службе. Земства в обновленном виде становились чем-то средним между дворянскими собраниями и чиновничьими учреждениями. Местное самоуправление, основанное на независимости, выборности и всесословности фактически ликвидировалось, сливаясь с государственной «вертикалью власти» и становясь сословным дворянским органом. Удельный вес дворян в уездных земствах повысился в ходе контрреформы с половины до двух третей, а в губернских земствах – до 90 %! Число же крестьянских гласных в губернских земствах сократилось с 7 % до 2 %, а число гласных от буржуазии в губернских собраниях сократилось с 11 % до 8 %. Всё это превратило земства в декоративные, полуфиктивные учреждения, свело почти к нулю их выборность и всесословность, затруднило их деятельность даже в самых тесных, еще дозволенных рамках, но одновременно и усиливало оппозиционность либеральных элементов в земствах.

Аналогичной по целям и последствиям была и городская контрреформа. 11 июня 1892 года было принято «Городовое положение», ещё более урезавшее избирательные права горожан (за счет повышения и без того очень высокого имущественного ценза) и ограничивавшее функции городских дум. Избирателями оставались лишь дворяне-домовладельцы и представители наиболее крупной буржуазии. Так, в Санкт-Петербурге число избирателей в городскую думу сократилось с 21 тысячи до 6 тысяч человек, в Москве – с 23 тысяч до 7 тысяч. Таким образом, в столицах правом участия в выборах в городское самоуправление теперь пользовались 0,7 % населения! Во многих городах Империи число гласных равнялось числу участвовавших в выборах, а более половины городов страны и вовсе не имели никаких выборных органов городского самоуправления.

По новому «Городовому положению» губернатор контролировал и направлял всю деятельность городских дум и управ, тотально их опекая. Члены городских дум отныне становились состоявшими на государственной службе чиновниками, а не «избранными» представителями городского населения.

Судебная контрреформа Александра III была призвана свести на нет такие принципы нового судопроизводства, введённого в предыдущее десятилетие, как независимость и несменяемость судей, публичность, гласность и состязательность судопроизводства. Независимость судов от администрации была ликвидирована в наиболее важном – низшем звене с отменой мирового суда и созданием института земских начальников, соединивших в своих руках административную и судебную власть. Была существенно ограничена и несменяемость судей: закон от 20 мая 1885 года учредил Высшее дисциплинарное присутствие Сената, правомочное смещать и перемещать судей по усмотрению министра юстиции. Гласность судопроизводства была ограничена законом 12 февраля 1887 года, дающим право министру юстиции закрывать от публики двери любых судов по своему усмотрению («в видах ограждения государственной власти» или по другим мотивам). Ограничивалась и состязательность судопроизводства: суды всячески содействовали прокуратуре и чинили препятствия обвиняемым и их адвокатам. С введением «Положения об усиленной охране» губернаторы и полиция могли без суда арестовывать и высылать любых лиц. Мировой суд был полностью ликвидирован в 37 губерниях и уцелел лишь в нескольких городах. Суд присяжных был существенно ограничен в правах и компетенции. В 1885 году К.П. Победоносцев писал императору о суде присяжных: «От этого учреждения необходимо отделаться». Из ведения судов присяжных законом от 7 июля 1889 года были выведены все политические дела.

В 1885 году была утверждена новая редакция Уложения о наказаниях (еще николаевского – 1845 года!). По нему политические преступления квалифицировались как во много раз более тяжкие, чем уголовные, причём безо всякого различия между «умыслом» и «поступком». Так, простое укрывательство лица, виновного в злоумышлении против государя, считалось в России более страшным преступлением, чем предумышленное убийство собственной матери! При этом запрещалась публикация отчётов и вообще всякой информации о политических процессах (чтобы лишить революционеров трибуны для пропаганды своих убеждений). Для присяжных резко повышался имущественный ценз, что отсекало всех небогатых людей и увеличивало число дворян и буржуа среди присяжных.