Себастьян Хаффнер - В тени истории

«Полностью новый стиль государственного управления»: совсем уж несоответствующим это программное заявление Папена не было. Это безусловно был новый стиль. При Брюнинге демократически–конституционные формы правления хотя и были выхолощены, но всё ещё внешне сохранялись. Рейхстаг ещё регулярно заседал. За шесть месяцев правления Папена с 1 июня до 2 декабря 1932 года было двое выборов в рейхстаг, но лишь одно–единственное заседание рейхстага, на котором вновь избранный парламент подавляющим большинством выразил Папену вотум недоверия, однако вслед за этим тотчас же был снова распущен, без отставки канцлера, что тот должен был сделать в соответствии с конституцией. «Нерешительный» Брюнинг ещё уважал формально конституцию. Папен с самого начала вёл себя так, будто её больше не существовало. Он на полных парах приступил к реакционному государственному перевороту, который Шляйхер с Брюнингом спланировали ещё весной 1929 года, и для начала 20 июля 1932 года произвел удар по Пруссии. В этот день он просто сместил прусское правительство и при помощи военной силы изгнал министров из их министерств. Самого себя он сделал рейхскомиссаром Пруссии.

А Гитлер? Его Папен с самого начала планировал «купить», «ограничить» и «ангажировать». Всё это выражения, которые он использовал в отношении Гитлера — как до, так и ещё и после 30 января 1933 года. Для Папена Гитлер был маленьким человеком и карьеристом, если смотреть с высоты богатого большого господина. Гитлер вообще–то сам должен стать кем–то под Папеном, своего рода министром пропаганды, в крайнем случае даже вице–канцлером, чтобы при помощи его демагогических талантов привлечь массы к новому–старому аристократическому правительству. Но политически он хотел его обезвредить; сила национал–социалистов и их движение должны быть сломлены, а именно очень просто — одновременно с ликвидацией демократии. Эта сила в глазах Папена ведь покоилась просто на огромном числе голосов избирателей и мест в рейхстаге, которые удалось получить Гитлеру, и когда у него больше не будет рейхстага или же тот станет совершенно безвластным, тогда из голосов избирателей и мест в рейхстаге не выйдёт ничего. Тогда Гитлер может радоваться, если его «ангажируют» и всё ещё будут разрешать ему играть какую–то личную роль.

Так думал Папен, и он мог при этом полагаться на Гинденбурга, у которого была настоящая антипатия к Гитлеру и который неоднократно уверял, что «странный ефрейтор», как он его примечательным образом называл, никогда не будет назначен рейхсканцлером с президентскими полномочиями. После выборов 31 июля 1932 года, на которых Гитлер получил 37 процентов голосов избирателей и 230 мандатов в рейхстаг, Папен предложил ему пост вице–канцлера. Однако вождь отныне самой сильной партии отклонил предложение и потребовал пост канцлера, для чего Гинденбург его хотя и принял, но правомерно отчитал, даже не предложив ему стула. Отныне Папен надолго стал непримиримым врагом Гитлера, и тот нашёл, что его следует разок ещё немного поставить на место, так сказать слегка осадить. То, что в конце концов именно Папен сделает Гитлера канцлером, осенью 1932 года никоим образом ещё нельзя было предвидеть.

Сначала даже казалось, что расчёт Папена «осадить» Гитлера близок к исполнению. Выборы в рейхстаг 6 ноября 1932 года стали для национал–социалистов провальными. Хотя они и остались сильнейшей партией, однако потеряли два миллиона голосов и 34 мандата. НСДАП оказалась в кризисе; вследствие постоянной предвыборной борьбы у неё были большие денежные долги — то, что она тогда уже финансировалась крупным капиталом, это легенда — и в ней нарастал кризис. Звучали голоса, которые полагали, что настало время несколько умерить амбиции и возможно несколько ближе рассмотреть предложения об участии в правительстве.

Кто смог чутко уловить эти голоса — это Шляйхер. Он пестовал идеи расколоть национал–социалистов, для чего привлечь в правительство в качестве министра как раз не Гитлера, а его внутреннего критика Грегора Штрассера, левого национал–социалиста. Сам Гитлер оставался упрям, а упрямее всего был Папен. Он считал теперь, что пришло время распустить рейхстаг, в этот раз без назначения сроков повторных выборов, приостановить действие Конституции, для начала некоторое время править без Конституции и затем навязать силой новую, строго авторитарную конституцию. Если же возникнет сопротивление, будь оно со стороны меж тем также ставших очень сильными коммунистов, будь оно совместно от них и от национал–социалистов, то его должен подавить рейхсвер. Однако что касается рейхсвера — это был Шляйхер, а Шляйхер больше не участвовал в игре. Напротив, уже несколько недель, уже с октября, возможно уже с сентября он добивался свержения Папена.

Как это так? Он же сам отыскал безвестного Папена на роль канцлера, и государственный переворот, который теперь затевал Папен, в конце концов точно соответствовал старым планам Шляйхера, для которых прежде в качестве инструмента должен был служить Брюнинг. Почему он теперь вдруг обратился против Папена? На этом месте германская история, которая уже во всё время с 1930 до 1932 года в значительной мере была историей личностей, окончательно превратилась в роман. То, что разыгрывалось в декабре 1932 и в январе 1933 года, крутилось, как ни странно это звучит, почти исключительно вокруг личных отношений трёх человек: Шляйхера, Папена и Гинденбурга, с Гитлером в качестве выгодоприобретателя. Это по сути была драма ревности, политика стала фоном и предлогом.

Конечно, должно соответствовать действительности, что политические представления Шляйхера несколько изменились между 1929 и 1933 гг. В эти годы он завёл себе brain trust («мозговую фабрику») — группу блестящих молодых политических журналистов, которые издавали весьма популярный тогда журнал « Die Tat » («Деяние») и которые вложили ему в голову пару крупных изюминок. По мнению кругов, принадлежащих к « Die Tat », которое затем стало также и мнением Шляйхера, больше не стоило заниматься чистой реставрацией, восстановленным кайзеровским рейхом без кайзера. Требовалась более широкая основа господства, своего рода социальное сословное государство, союз рейхсвера, профсоюзов и «здоровой», неявно социалистической части национал–социалистического движения. Теоретически очень прекрасно, практически довольно оторвано от жизни. Однако Шляйхер верил, что ему удастся что–то из этого сделать. Простой государственный переворот справа не удовлетворял его больше; и всё же это было самое малое.

Гораздо хуже было то, что Папен в первые три или четыре месяца своего канцлерства обошёл его во влиянии на Гинденбурга. Шляйхер более не был «дорогим юным другом» Гинденбурга и безоговорочным доверенным человеком; таковым был теперь Папен. Это звучит абсурдно и почти что низкопробно, однако это факт: древний президент безумно увлёкся в своем возрасте Папеном, этим как элегантным, так и энергичным аристократом, к концу своей жизни нашёл, так сказать, свой идеал мужественности. Не удивительно, что Шляйхер со своей стороны очень быстро выявил отрицательные качества Папена: политический дилетантизм, легкомысленность, несолидность, поверхностность и тщеславие. «Францхен нашёл себя», — издевался он уже в сентябре среди доверенных лиц, и он начал озираться вокруг в поисках его преемника. Однако больше такого не находилось, и постепенно Шляйхер стал понимать, что в этот раз пожалуй он сам должен будет стать преемником.