Себастьян Хаффнер - Уинстон Черчилль

Вероятно, это не было невозможным, но было неслыханно смело: такое предприятие, которое может удаться лишь в том случае, если все исполнители примут участие в нём с убеждённостью и рвением, и при этом несколько превзойдут самих себя. Вторая ошибка Черчилля была в том, что он стал осуществлять это предприятие, хотя всех своих адмиралов он лишь тащил за собой. Они с задержкой и с сопротивлением позволили себя переубедить и чувствовали себя при этом оцепеневшими. Последствия не заставили себя ждать.

18 марта 1915 года флот не без существенных потерь в титанической артиллерийской дуэли практически подавил турецкие форты в проливах Дарданеллы. Если они хотели отважиться на внезапное нападение на Константинополь, то это должно было произойти теперь или никогда. Однако для адмиралов это дело — возможно по праву — теперь стало совсем уж зловещим, и поскольку Китченер между тем к тому же понял, что «флот надо выручить», то они настояли на том, что теперь лучше будет подождать армию. Армии требовалось много времени. 25 апреля она высадилась на полуострове Галлиполи и основала там плацдарм. Однако с плацдарма она никуда не вышла. Фактор неожиданности был утрачен. Турки между тем были в полной силе и стойко держались. В середине мая стало ясно, что грандиозный решающий для исхода войны план Черчилля достиг лишь того, что стал новым окопным фронтом в далёкой Турции.

Что же теперь? Черчилль был за то, чтобы держаться. Он показал теперь в первый раз бульдожье ожесточение, которое до этого было скрыто под жаждой приключений и импровизированной отвагой. Он был готов удвоить силы, бросить в битву самые современные и самые сильные боевые корабли, произвести вторую высадку в тылу у турок. Выставив вперед подбородок, он отстаивал теперь стратегию.

Однако тут адмиралы сказали: нет. Прежде всего это сказал его старый, прочный, восхищавшийся им друг лорд Фишер, которого он вернул в адмиралтейство за полгода до того, преодолев множество сопротивлений и невзирая на предупреждения. Пару месяцев между ними всё шло хорошо, в том числе планы Черчилля относительно проливов Дарданеллы Фишер сначала одобрил. Однако он был среди первых, кто стал придираться к мелочам. Пару раз он ещё дал Черчиллю (к которому он был в своём роде привязан) снова убедить себя. Но затем он раскаялся в своей слабости и в своём сопротивлении стал тем более жёстким и ожесточённым. Операция в Дарданеллах была детищем Черчилля, не его. Однако флот, лучшие боевые единицы которого Черчилль теперь хотел ввести в игру, был его детищем. Был ли план Черчилля в Дарданеллах изначально хорош или плох, он стал теперь во всяком случае основательно пропащим предприятием. Теперь оставалось лишь одно: покончить с этим! Аннулировать! Прочь из ловушки! Спасти флот!

В эти майские дни 1915 года между молодым шефом адмиралтейства и его старым адмиралом разыгрывалась драма, которая, как ни поразительно это звучит, имела нечто от перегретой атмосферы супружеских драм Стриндберга. Молодой и старый, оба стойкие борцовские натуры, оба гордые, своенравные, эгоцентричные, оба до глубин своей души убежденные в себе и в своём деле, были привязаны друг к другу, восхищались, даже любили друг друга. Никто не хотел капитулировать перед другим, каждый хотел продолжать тесное сотрудничество — они сами ещё за пару месяцев до этого шутливо называли себя «наше счастливое супружество» — и вернуть прежнее доверие. Но каждый хотел этого на своих условиях — которые для другого были совершенно неприемлемы, совершенно невыносимы. В особенности Черчилль старался с упрямым шармом склонить старика на свою сторону, веря каждый раз в конце, что вернул его на свою сторону, и не замечая, что как раз временное размягчение Фишера делало его впоследствии тем ожесточённей, как раз наполняло его ядом и мстительностью. 15 мая, в субботу, чаша терпения переполнилась. Фишер объявил в почти оскорбительной форме о своей отставке: «Я не в состоянии далее оставаться Вашим коллегой»; покинул Адмиралтейство не прощаясь, не дал более с собой разговаривать и тотчас же сообщил о своей отставке руководителям партии консерваторов. Он знал, что он тем самым развязывает правительственный кризис и приводит к падению Черчилля. Черчилль, что характерно, этого не знал. Он был настолько занят ведением войны, что больше не обращал внимания на то, что между тем происходило в английской политике — от чего всё же целиком и полностью зависело, должен ли он вести войну или нет.

Положение либерального правительства Асквита весной 1915 года резко ухудшилось. Война на Западном фронте принесла разочарования; операция в Дарданеллах явно не продвигалась; пресса обнаружила большую бесхозяйственность в обеспечении боеприпасами; и теперь драматическая отставка знаменитого Фишера — это была капля, переполнившая чашу. Консерваторы поставили ультиматум: коалиция — или вотум недоверия в парламенте. Асквиту и Ллойд Джорджу было ясно, что парламентские дебаты в этот момент должны будут окончиться катастрофически для правительства. Так что они решились на коалицию. Однако это означало (среди прочего), что Черчилль должен будет быть принесен в жертву. Он был, как знал каждый, для консерваторов «невозможен».

В субботу Фишер подал в отставку. Воскресенье всё ещё ничего не подозревавший Черчилль провёл за тем, чтобы составить новый штаб Адмиралтейства. Но когда в понедельник он пришёл к Асквиту со списком своих новых назначений, тот сказал: «Слишком поздно». Стала необходима гораздо более основательная операция — преобразование правительства. «Что мы будем делать с Вами?»

Черчилль никогда не забывал этот день 17 мая 1915 года. Это был день, в который его бог, судьба, играла с ним в кошки–мышки. Мгновение, в которое Асквит ему сказал: «Что мы будем делать с Вами?» принесло ему первое ужасное предупреждение, что он в опасности — и одновременно уже мгновенное осознание того, что он проиграл. Шок был ужасным. Пока он ещё старался сохранить самообладание, в дверь постучали: известие из Адмиралтейства. Он должен тотчас же прибыть на службу. Германский флот вышел в море.

Вечер и ночь этого дня Черчилль провёл со своими адмиралами у стола с картами, управляя английским флотом. В то время как приходили и отправлялись сигналы Морзе, он видел себя попеременно в качестве изгнанного министра и как триумфатора в величайшей морской битве в истории. Ещё ничего не было решено; и он доверял судьбе.

На следующее утро всё миновало. Германский флот отошёл, великая морская битва была отложена — примерно на год, как оказалось. Черчилль был свергнут; его преемником в Адмиралтействе был Артур Балфур — бывший ранее премьер–министром от консерваторов, которым Черчилль одиннадцать лет назад показал спину. Черчилль снова оказался «канцлером герцогства Ланкастер» — незначительная синекура; и даже её Асквит лишь выторговал у консерваторов, чтобы Черчилль мог бы принадлежать к новообразованному «Комитету по Дарданеллам» из одиннадцати членов, где он теперь так сказать сидел на скамье подсудимых. Власти командовать у него теперь больше не было; едва ли осталось влияние. Виолетта Асквит, его верная и восхищённая сторонница, которая старалась его утешить, нашла сломленного человека. Он ни разу не произнёс ни одного сердитого слова в адрес восхищавшего его неверного Фишера, который его сверг. «Я погиб», — лишь повторял он много раз. «Со мной покончено».