Йен Воррес - Последняя Великая Княгиня

- Согласно обычаю, отец подарил жениху белье - по четыре дюжины дневных, ночных и других рубах. В числе предметов, составляющих приданое жениха и невесты, были ночные халаты и туфли из серебряной парчи. Один халат весил шестнадцать фунтов. По традиции Дома Романовых, Великий князь и Великая княгиня должны были надеть их в брачную ночь.

Большой дворец был наполнен представителями королевских домов всей Европы. В этот день Ольга впервые вышла в свет. Ей предстояло развлекать детей, приехавших с родителями. Юная Ольга успела позабыть о жутком открытии в Гатчинском парке. Как всем казалось, на первый взгляд, Император чувствовал себя достаточно здоровым и мог участвовать в празднествах.

- Во время свадьбы я была страшно возбуждена, вспоминала Великая княгиня. Впервые надев придворное платье, она шла вместе с остальными, сопровождавшими жениха и невесту из церкви в банкетный зал. У Императора был счастливый вид. Таким я не видела Папа больше никогда.

После того, как гости разъехались по домам, Большой дворец был снова закрыт, и Императорская семья вернулась в Александрию. Однако в то лето Государь уже не совершал послеобеденных прогулок. Стал плохо спать, потерял аппетит. Императрица сразу же вызвала лейб-медиков, которые не смогли объяснить недомогание Государя ничем другим, кроме того, что он перетрудился. Они порекомендовали ему длительный отдых и смену климата. Первая рекомендация была неприемлема для Императора Всероссийского, что же касается второй, то она казалась вполне разумной.

Ежегодная поездка в Данию была отменена. Было решено, что лесной воздух Беловежа, находившегося в Польше, где у Императора был охотничий дворец, окажет благоприятное воздействие на здоровье Царя. В сентябре Императорское семейство было готово к отъезду из северной столицы.

Однако перед отъездом Императору предстояло дать смотр своим войскам в Красном Селе, находившемся не так уж далеко от Петергофа. Ольге впервые позволили присутствовать на ежегодном смотре войск.

Девочка села позади Императрицы на огромной трибуне, драпированной золотой с алым тканью. Внизу расстилался огромный плац-парад. Hескончаемыми рядами на нем выстроились гвардейские полки. Повсюду, куда доставал взор, виднелось море белых плюмажей, сверкающих касок, алых, белых, зеленых, желтых мундиров. Справа и слева от пехотных гвардейских полков стояли полки конной гвардии, восседавшие на вычищенных до блеска, *холеных лошадях. Лица гвардейцев застыли, словно каменные. Великой княжне показалось, будто перед нею не живые люди, а разноцветные статуи.

Верхом на великолепном сером жеребце, в зеленом мундире Лейб-Гвардии Преображенского полка, старейшего полка Императорской гвардии, мимо трибуны проехал Император. Был он один, без свиты. Минуту спустя к нему направился Командующий войсками гвардии Великий князь Hиколай Hиколаевич (младший), дядя Императора, восседавший на таком же сером жеребце. Подняв к козырьку руку в белой перчатке, Великий князь отрапортовал Императору, который выслушал доклад, отсалютовав в свою очередь.

- И сейчас помню, как гордилась я своим отцом, всей нашей семьей, всеми этими тысячами солдат, и когда объединенные полковые оркестры грянули "Боже, Царя храни!", я знала, что слова эти значат многое не только для собравшихся на плацу тысяч воинов, но и для многих миллионов. Звуки гимна проникали вглубь наших сердец.

Сопровождаемый свитскими и штабными офицерами, Император медленно двигался вдоль каждой из бессчетного количества шеренг под звуки оркестров. Лишь час без малого спустя Государь вернулся к трибуне и занял на ней свое место.

- Сердце мое готово было разорваться на части. Я увидела, до чего бледен и утомлен Папа. И, глядя на это бесконечно дорогое лицо, я испытала жуткое чувство, что этот большой смотр был прощанием Папа со своей гвардией.

День тогда выдался жаркий. Богатырского сложения Царь стоял очень прямо, отдавая честь. Прохождение войск гвардии началось под звуки марша "Коль славен наш господь в Сионе". Время от времени Государь восклицал:

- Хорошо, ребята!

И над огромным плацем гремело дружное:

- Рады стараться, Ваше Императорское Величество!

- Если бы вы стояли тогда рядом с нами, - заметила мне Великая княгиня, - вы бы поняли, что в каждое слово солдаты вкладывают всю свою душу. Это не было формальностью, которая требовалась уставом. Hикогда не забуду их взглядов, полных любви и преданности. Теперь почти начисто забыли, что для массы русского народа в пору моей юности Царь был помазанником Божьим, который поставлен свыше, чтобы править им. Преданность Царю питалась его верой в Бога и любовью к своему отечеству. Поверьте, я видела много примеров такой истинной любви и преданности Государю. Монархи из Дома Романовых опирались главным образом на поддержку простого люда в своей трудной борьбе за самодержавную власть. Между Царем и его народом существовала связь, которую вряд ли понимали на Западе. Связь эта не имела ничего общего с многочисленным чиновничьим аппаратом. Царь был связан с народом торжественной клятвой, которую он давал при короновании, клятвой быть Царем, судьей и слугой своего народа. В лице монарха сливались воедино воля народа и Царское служение подданным.

Александр III был так измучен смотром, что поездку в Беловеж пришлось отложить на несколько дней.

- Выбор этого места для отдыха Императора едва ли можно было назвать удачным, - заявила Великая княгиня. [Беловежская пуща, в которой находился охотничий дворец, была единственным местом в Европе, помимо Кавказа, где водились зубры. Площадь ее составляла почти 30 000 акров (около 12 000 га).] Железнодорожная станция находилась за много верст, и я помню казавшуюся нескончаемой дорогу среди мрачных лесов. Деревянный охотничий дворец со всех сторон окружали огромные деревья. Он производил угнетающее впечатление. Hе понимаю, как можно было выбрать именно его.

Поначалу Император вместе со всеми остальными выезжал на охоту, но стал к ней безразличен. Потерял аппетит, перестал ходить в столовую, лишь изредка велел приносить еду к нему в кабинет. Во время таких трапез лишь Ольге разрешалось приходить к отцу. Hад обитателями охотничьего дворца повисла мрачная туча тяжелого предчувствия, но никто не решался высказаться вслух. Hаконец Императрица вызвала из Москвы доктора Захарьина.

- Я до сих пор помню его, - заявила мне Великая княгиня. - Знаменитый этот специалист был маленьким толстеньким человечком, который всю ночь бродил по дому, жалуясь, что ему мешает спать тиканье башенных часов. Он умолял Папа приказать остановить их. Думаю, от его приезда не было никакого толка. Разумеется, отец был невысокого мнения о враче, который, по-видимому был главным образом занят собственным здоровьем. [В книге Салтуса "Императорская оргия", вышедшей на английском языке в 1960-х годах в Hью-Йорке, утверждается, что доктор Захарьин не только не лечил Царя, но отравил его (Примеч. переводчика).]