Герберт Вотте - Давид Ливингстон (Жизнь исследователя Африки)

Ливингстон наконец облюбовал место для первой миссионерской станции на земле племени бакатла, относящегося к народности бечуана, и обрел "духовного собрата", согласившегося помогать ему. В начале августа 1843 года оба миссионера и трое англичан, охотников на крупную дичь, отправились в путь. Воловьи фургоны были загружены всем необходимым: инструментами, запасной одеждой, провиантом и подарками для местных жителей.

Для Ливингстона непривычно было иметь дело с европейскими охотниками. Это - состоятельные господа со своими слугами; у них верховые кони, палатки, а предметы снаряжения столь разнообразны и многочисленны, что даже в безлюдной местности можно было удобно устроиться. Он же должен был довольствоваться скромным миссионерским содержанием. Но зависть не гложет его.

На четырнадцатый день путники прибыли в прелестную окруженную горами долину - место, которое Ливингстон облюбовал для миссионерской станции. Люди племени бакатла охотно согласились переселиться из близлежащего поселка в эту местность, которую они называли Маботса. Ливингстон прежде всего навестил вождя племени и справился, не нужен ли ему миссионер. Тот сразу же согласился: он, как и его соплеменники, знал, что у европейцев есть то, что ему как раз нужно, - ружья и нитки бус. Ливингстон прежде всего купил клочок земли и эту сделку скрепил договором; миссионеры подписали его, а вождь нарисовал знак.

Да, долина великолепна, но с одним недостатком: львы частые здесь гости. Ночью они врывались в загоны и задирали коров и даже средь бела дня нападали на скот. Тут что-то кроется, гадали бакатла. Наконец они пришли к единственному объяснению: очевидно, соседнее племя при помощи колдовства насылает на них львов. Однажды они даже отправились на охоту, но вернулись ни с чем: с их оружием к хищнику опасно и подступаться.

Но когда лев у самого поселения задрал сразу девять овец, бакатла решили убить его. Охота не слишком-то прельщала Ливингстона, но он отправился, чтобы помочь им. Местные жители пришли к выводу, что, если убить одного зверя, вся стая покинет эту местность.

А вот и львы. Они отдыхали на продолговатом скалистом уступе в тени деревьев. Бакатла, образуя широкий круг, оцепили их. По мере того как они поднимались, круг сужался. Еще у подножия уступа Ливингстон и Мебальве, его помощник родом из Курумана, заметили льва, сидевшего на скале. Хорошая цель. Но прежде чем Ливингстон изготовился к стрельбе, Мебальве выстрелил. Пуля щелкнула о камень, и лев куснул то место, о которое она ударилась, как это делает собака, когда в нее бросают какой-либо предмет. Затем он прыгнул в сторону оцепивших его людей, и те бросились врассыпную, упустив зверя.

Но тут Ливингстон заметил еще двух львов, и кольцо людей вновь сомкнулось. Однако он не решился стрелять, так как боялся попасть в кого-нибудь из людей. И этим двум львам удалось выскользнуть из окружения. На этом и закончилась охота, все повернули домой.

Но когда они огибали край уступа, Ливингстон вдруг заметил, что в тени кустарника, примерно в тридцати шагах, лежит четвертый лев. Ливингстон вскидывает ружье, целится и стреляет сразу из обоих стволов. "Убит! Убит!" - ликуют бакатла и бегут к кустарнику. Но Ливингстон успел заметить, что лев, видимо от ярости, высоко приподнял хвост. И охотник закричал: "Подождите, пока я снова заряжу!" Нужно было какое-то время, потому что ружье заряжалось с дульной части. Когда он заталкивал заряд в дуло ружья, до него долетел душераздирающий крик. Вздрогнув, он поднял голову и увидел, что лев могучими прыжками стремительно несется прямо на него. Миг - и зверь с силой вцепляется в плечо и с размаху опрокидывает его наземь. У самого уха Ливингстона раздается свирепое рычание, затем лев встряхивает его, "как терьер пойманную крысу". Ливингстон был до того ошеломлен этой встряской, что не чувствовал ни страха, ни боли, хотя находился в полном сознании. Позже это обстоятельство он сравнивал с состоянием пациента, который, находясь под местным наркозом, видит действие хирургического ножа, но боли не ощущает. Прижатый у затылка к земле тяжелой лапой, Ливингстон сумел все же чуть-чуть повернуть голову и увидел, что смелый Мебальве в каких-нибудь десяти - пятнадцати шагах от него целится в льва из своего старинного кремневого ружья. И вот он нажал один, другой курок, но оба ствола дали осечку. Тут лев увидел нового врага и оставил Ливингстона. Прыжок - и он уже вцепился в бедро Мебальве. В это время один из охотников поднял копье, чтобы нанести удар, и лев мгновенно оставил Мебальве и вцепился в плечо очередному противнику. Но силы покинули льва, и он рухнул замертво. Только теперь стало ясно, что возымели наконец действие обе пули, которые Ливингстон всадил в него. Это был могучий зверь; бакатла утверждали, что такого крупного льва они еще не видели.

Оказалось, лев нанес Ливингстону глубокие раны и раздробил плечевой сустав. Раны заживали медленно, а функции плечевого сустава так и не восстановились. Даже легкое ружье для охоты на птиц Ливингстон поднимал с трудом, да и то левой рукой. В связи с этим на протяжении трех десятилетий своих путешествий по Африке Ливингстон не раз оказывался в опасных ситуациях. И только необыкновенная выдержка и сила воли выручали его.

Характерно, что сам он никогда не рассказывал об опасных приключениях. И когда его спрашивали об этом, что частенько случалось в Англии, он давал такие ответы, которые разочаровывали слушателей. Так, кто-то допытывался, о чем он думал, когда лежал подо львом. Его ответ был кратким: "Я думал тогда, с какой части тела начнет он пожирать меня". Такие мысли у столь благочестивого человека шокировали иных слушателей, но, конечно, Ливингстон, которому любое самовосхваление претило, говорил истинную правду.

Вначале Ливингстон почти все свободное время занимался постройкой домика. Стены возводились из камня, крыша сооружалась из дерева. Африканцы, прибывшие с ним из Курумана, были опытными помощниками - один из них умело делал двери и окна. С раннего утра и до позднего вечера ему приходилось трудиться вместе с ними, чтобы как можно скорее начать основную работу в этом помещении. Тут ему предстояло не только жить, но и совершать богослужение, вести уроки, лечить больных. Ливингстону нравилось сравнивать себя, да и миссионеров вообще, с монахами раннего средневековья, монастыри которых также служили одновременно "и лечебницами, и домами призрения для убогих, и очагами грамоты".

В Африке Ливингстон намеревался продолжить научные занятия, но до сих пор ему не хватало на это времени, по крайней мере, в Маботсе. К вечеру он очень уставал и у него не было сил, чтобы взяться за книги. В лучшем случае он мог написать письмо родным или друзьям или же любовное послание в Куруман Мэри Моффат - старшей дочери почтенного миссионера, указавшего ему дорогу в Южную Африку. Еще в конце 1843 года он писал другу в Англию: "Если я надумаю когда-нибудь жениться, то для меня нет иного пути, кроме как прибегнуть к объявлению в "Евангелистском журнале" о желании вступить в брак. А ежели я окажусь уже старым, то, по-видимому, это будет почтенная вдова. Но я слишком занят, чтобы думать об этом". И как иначе мог он подыскать себе жену, находясь в такой глуши!