Герберт Вотте - Давид Ливингстон (Жизнь исследователя Африки)

Англичане не раз навещали его в Колобенге. Почти все они были проезжими охотниками на крупную дичь. Один из них как-то, уезжая на родину, "по забывчивости" даже не вознаградил своих проводников и помощников за услуги. "Чтобы не запятнать честь англичан", миссионер вынужден был из своих скудных средств заплатить долг этого господина.

1 июня 1849 года экспедиция выступила наконец в путь к озеру Нгами двадцать человек, двадцать лошадей и более восьмидесяти волов.

Между Колобенгом и озером раскинулась пустыня Калахари, так пугавшая баквена: там не встретишь ни одного ручейка, лишь изредка попадаются родники. Из предосторожности Ливингстон все время придерживался ее края. Он установил, что наводящая ужас Калахари - отнюдь не безжизненное песчаное море. Местами там встречается скудная травяная растительность. Большие участки песчаной поверхности покрыты колючей кустарниковой акацией, то тут, то там торчит отдельное деревцо. Высохшие русла рек из конца в конец бороздят обширную равнину. По ней носятся большие стада антилоп. После дождей в углублениях русел еще долго сохраняются лужи.

Истощенные, малорослые бушмены бродят по просторам Калахари, питаются они дичью, которую убивают отравленными стрелами, а также кореньями и клубнями растений. Кроме них здесь обитают хилые и боязливые бакалахари; "ба" означает люди, отсюда бакалахари - жители Калахари. Ливингстон находит, что это потомки бечуана, издавна оттесненные в пустыню. Они живут маленькими поселками, воду добывают из глубоко вырытых колодцев, обрабатывают крошечные огороды, где выращивают главным образом арбузы и тыквы, разводят скот, в основном овец.

В давние времена дожди в Калахари выпадали чаще, и дикие арбузы росли в изобилии. В последние годы засуха постепенно усиливалась, и прежние урожаи стали редкими.

Погонщики до хрипоты покрикивали на волов, в воздухе щелкали бичи, со свистом опускаясь на спины несчастных животных. Часто колеса глубоко погружались в песок, и волы замедляли и без того неторопливый шаг. Продвигаться можно было только утром и вечером: днем на сильном пекле волы быстро уставали. К колесу фургона был прикреплен прибор, отсчитывавший в пути обороты; сумма их, помноженная на окружность колеса, показывала пройденное расстояние.

Колодцы в поселениях бакалахари были настолько маловодными, что воды не хватало даже для того, чтобы напоить волов, и приходилось сначала углублять их. А бывало и так, что вместо ожидаемого источника путники находили лишь углубление, занесенное илом. Тогда начинали копать, часто на глубину до двух метров, пока не доходили до водоносного слоя. Проводники-баквена предостерегали, что не следует углубляться в самый нижний почвенный слой, состоящий из уплотненного песка или песчаника. Если пробьешь эту корку, накопившаяся над ней вода уйдет в нижние слои. На водопое устанавливалась определенная очередность: сначала поили лошадей они незаменимы на охоте, оставшуюся воду давали волам.

Однажды путникам пришлось три дня подряд преодолевать безводную местность. Трава оказалась такой сухой, что в руках легко превращалась в порошок. Изнуренные волы не могли найти свежего стебелька; но особенно протяжно и жалобно мычали они, когда чуяли, что в сосудах на повозках все еще хранится какой-то запас питьевой воды. На третий день высланные вперед проводники возвратились с радостной вестью: им удалось найти воду. В поисках ее они пользовались тропами зверей. Наконец караван подошел к глубокой луже, образовавшейся от стока дождевых вод. Мучимые жаждой, волы с ходу бросаются в воду и, забравшись по самую шею, пьют длинными глотками, пока не вспучиваются впалые бока, готовые, кажется, вот-вот лопнуть; затем волы спешат пастись - так заманчива была повсюду свежая зелень. Проводники-баквена заверяли: худший участок пути остался позади.

Далее путь шел по высохшему руслу реки. Долина постепенно расширялась, образуя нечто вроде котловины, когда-то, видимо, заполненной водой: в почве Ливингстон обнаружил ракушки, какие позже он находил в озере Нгами. Это навело его на мысль, что Нгами - лишь остаток некогда более обширного озера.

Однажды вечером Осуэлл ехал намного впереди каравана. И вдруг он снимает шляпу, бросает ее высоко вверх, одновременно издавая громкий крик радости: он видит столь желанное озеро! Глазам Ливингстона, скакавшего вслед за ним, также открылась обширная водная поверхность, серебром сверкавшая в лучах заходящего солнца. В воде отражались окружающие, деревья, а вдоль дальнего берега двигалось как будто стадо слонов.

Ливингстон испытывает чувство досады. Миссионера охватывает обида, что не он первым из европейцев увидел озеро, о котором так много говорили и которое до сих пор, однако, оставалось неизвестным. Этот прилив зависти свидетельствовал о том, что Ливингстон не лишен некоторой доли честолюбия, но показательно, что в отчете о путешествии он не умолчал об этой слабости, а искренне рассказал о ней. Читая описание этого момента и вообще всего путешествия, забываешь даже, что оно предпринято миссионером, - так сильно охватили Ливингстона радость исследователя и честолюбие первооткрывателя.

И вот европейцы и африканцы, лошади и волы - все спешат к воде. Но через мгновение, когда туман рассеялся, озеро исчезло, а за полоской деревьев на горизонте простиралось огромное сверкающее соляное блюдце. Мираж вводит в заблуждение не только людей, но и животных. На западе и северо-западе поднимаются черные облака дыма. Местные проводники высказывают мнение, что это жгут камыш на большой реке. Однако до озера Нгами еще далеко - более четырехсот километров!

Через несколько дней экспедиция достигла большой реки, известной под названием Зуга. Говорят, она вытекает из желанного озера. Теперь трудно сбиться с пути. Экспедиция движется вверх по течению. В поселениях путешественников принимают дружелюбно. В одной деревне они оставили фургоны и волов, за исключением небольшой повозки Осуэлла. Надо, чтобы перед отправкой в обратный путь волы отдохнули. Ливингстон, Осуэлл и Мэррей пересели в попутные челны: в них удобнее, чем в фургоне. Владельцы этих челнов, возвращавшиеся домой, предпочитали ночью спать в лодках, а не на суше. "Там бродят львы, гиены, ползают змеи, могут встретиться и наши враги, - объясняют они, - а в челноке, упрятанном в зарослях камыша, несчастье не подстерегает нас". В челноках постоянно поддерживается огонь, над которым висит горшок для варева: не нужно высаживаться на берег, чтобы приготовить пищу.

Плывя вдоль берегов, поросших лесом, путешественники через несколько дней достигли устья широкого притока реки Зуги. "Откуда он течет?" спрашивает Ливингстон. "О, из той страны, где полно рек; там их так много, что не сочтешь; там растет еще множество больших деревьев". Эти сведения заставили Ливингстона задуматься: значит, недоступная внутренняя часть Африки совсем не песчаное плоскогорье огромных размеров, как предполагали европейские географы. Все предвещало дальнейшие важные открытия, и не только для географов. Среди многочисленных рек там, может быть, есть и судоходная река, достигающая берегов океана. Это был бы водный путь, по которому можно проникнуть с океанского побережья во внутренние области материка, чтобы приобщить к христианству и благам цивилизации живущих там людей. В глубине души Ливингстон все же был неудовлетворен: многолетняя трудная и кропотливая миссионерская деятельность в Маботсе, Чонуане и Колобенге принесла жалкие, ненадежные плоды. Это чувство толкало его на поиски выхода из создавшегося "тупика". И тут вдруг вырисовывается выход. Впервые - еще не совсем ясно - перед ним, неизвестным бедным миссионером, предстает захватывающая дух перспектива: найти пути в неисследованные глубинные районы материка ради блага людей, живущих там. Но призрачные идеи быстро блекнут и исчезают, как мираж. Властно вступает в свои права реальная действительность: надо создать новый Колобенг, "родину" для близких ему людей, а для него самого открывается более перспективное поле деятельности в царстве Себитуане.