Анатолий Уткин - В начале всех несчастий: (война на Тихом океане, 1904-1905)

Прежние атаки нацеливались на укрепленные пункты старой китайской стены — от Чикуана на востоке до Сунгшу на западе. Теперь следовало повторить эти атаки не как самоцель, а как способ отвлечь русских от высоты 203. Тем временем русские более всего были заняты методами «выкуривания» японцев из вырытых ими подземных туннелей. Использовали все: от торпед до удушающих газов. Японцы в мешках из–под риса уносили своих покойников и продолжали бешеную осаду.

Ударные силы японской армии собрались на «Сосновом холме». Отсюда ночью 26 ноября японцы бросились на ближайший форт крепости. Генерал Накамура призвал к «атаке камикадзе». 2600 готовых умереть японцев всех рангов, званий и частей выступили вперед с приказом не стрелять ни выстрела до тех пор, пока они не окажутся в форте. В качестве боевого оружия можно было использовать только штык. Накамура: «Цель нашего подразделения — перерезать Порт — Артур на две части. Никто не может даже надеяться возвратиться живым… Каждый офицер должен заранее назначить своего заместителя. Пользоваться следует преимущественно штыком… Офицерам дается право убивать тех, кто, не имея на то особых оснований, стоят позади или отступают».

Три километра они шли колонной по четыре, пока не подошли к мосту над железнодорожными путями. Здесь одна часть (восемьдесят человек из Хоккайдо) ошиблась в ориентации и наткнулась на отряд в 400 русских разведчиков. Все японцы были либо убиты, либо взяты в плен. Остальная часть японцев попала в лучи русских прожекторов. Первыми на пути Накамуры были моряки из роты, обороняющей холм Сунгшу. В ходе многочасовой рукопашной схватки было убито более тысячи человек с обеих сторон, среди них тяжелораненым оказался генерал Накамура. Немало выживших замерзли в наступившую холодную погоду.

27 ноября было провозглашено перемирие для уноса мертвых. Русские и японские солдаты молча стояли вместе, а вокруг лежало невиданное число погибших. Обе стороны искали раненых, но тех в эту холодную погоду было уже немного. Снег заносил и мертвых и раненых. Японская темносиняя форма резко выделялось на белом фоне. Чтобы не быть столь хорошо видимыми, японцы на темносинюю зимнюю форму стали одевать летний хаки или кальсоны. Русские солдаты часто шли в атаку в тяжелых шинелях, затруднявшим им перемещение. Их героизм в эти отчаянные ноябрьские дни был выше любой словесной характеристики. За два дня японцы потеряли 10 тысяч человек, не получив взамен ничего особенного.

Наступила короткая передышка. Генерал Кондратенко, который командовал всей наземной обороной, остро видел значимость высоты 203 и начал увеличивать ее гарнизон. А в самой крепости — и в городе — атмосфера наступала весьма мрачная. Нехватка продовольствия, болезни, постоянный обстрел — все это не способствовало душевному миру. Свидетель: «Наступает время, когда невозможно будет выносить трудности осады… не будет силы выдерживать постоянно рвущиеся снаряды — разбитые дома, убитые друзья, которым не повезло, огромные воронки на поверхности — не говоря уже о миазме тысяч разлагающихся трупов на холмах и в оврагах вокруг фортов».

В высшем эшелоне руководства шла борьба, иногда принимавшая низкие формы, между, с одной стороны, отстраненным генералом Стесселем (которого называли послом царя), нашедшим союзника в лице генерала Фока, и, с другой стороны, генералами Смирновым, Семеновым и Кондратенко.

Самыми печальными местами крепости была больницы и военные госпитали. В них было 15 тысяч пациентов. Недостаточное питание вело к цинге, каждый день приносили немыслимое количество раненых. «Они лежали друг подле друга на полу, на кроватях, под кроватями — там, куда их положили. Их лица были невыразительными, опухшими, искаженными, на желтой коже хорошо были видны большие синяки… Вовне было морозно; внутри, несмотря на ужасающий запах, холод тоже ощущался. Повсюду грязь и насекомые».

Все здоровые взрослые в городе — мужчины и женщины — участвовали в оборонительной работе. Популярной игрой среди детей было угадать, куда сейчас упадет японский снаряд. После смерти адмирала Витгефта в сентябре адмирал Вирен «председательствовал» при снятии боевых орудий с кораблей для обороны города и крепости. Портартурская эскадра умирала на глазах у всего города. Пал снег и мрачное небо смотрело на некогда грозную боевую силу. Ветер с моря нес сырость и уныние, сокращая и без того небольшое число оптимистов в кромешном аду. Среди тех, кто еще нес в себе огонь веры и надежды, были такие герои осады как Смирнов, Кондратенко, Третьяков. Их усилиями город монотонно и необоримо восстанавливал свои укрепления после очередного разрушения.

Натиск усиливается

Осада депрессивно действовала и на японцев. Армия здесь тоже ссорилась с флотом. Неудачи заставляли искать виновных в своих рядах. Для поднятия духа нации создавался культ героев текущей войны. Таковыми стали командор Хиросе и сержант Сугино, которые устанавливали суда–блокаторы при входе в бухту Порт — Артура; полковник, погибший под Ляояном. Генерал Ноги обрел значительную прессу, но его статус «героя» могло поддержать лишь взятие Порт — Артура. Ощутимо было продолжение соперничества кланов Сацума и Гошу.

Как уже говорилось выше, главный стратег японцев Кодама прямо указал на высоту 203 как на ключ к городу. Он справедливо усмотрел в ней ворота в город с запада — такая мысль пришла и руководителям осады. Под командованием полковника Третьякова оборона высоты 203 была укреплена. На самой вершине была установлена батарея из четырех орудий. Перед высотой была вырыта 20‑метровая канава, широкая и глубокая. Колючая проволока опутывала подход к высоте. Окошки стрелков смотрели прямо на нападающих. Холм защищали три роты 5‑го полка, одна рота 14‑го полка и рота 27‑го полка, к которым присоединились пулеметчики с флота и несколько инженеров. Не хватало воды и еды; единственным мясом была конина. Иногда доставалась рыба, пойманная в соседнем пруду, подбитые птицы, чаще всего ночные.

Японцы решили не мудрствовать лукаво и взять высоту 203 (и так называемую высоту Акасака Яма) в одном порыве, одним штурмовым усилием. Эта задача была поручена Первой дивизии и части 38‑го полка. В резерве были оставлены два батальона 26‑го полка Седьмой дивизии. В атаке самое активное участие должны были принять четыре 11-дюймовые осадные гаубицы, установленные наконец на свои бетонные площадки. Они были расположены за соседними холмами. Японская артиллерия теперь смотрела на указанные русские цели с трех сторон.

То была жестокая сеча, и два холма переходили — в течение двух дней — из рук в руки. Время от времени русские ползли по фактически отвесным стенам, чтобы заменить мертвых товарищей. Иногда нервы не выдерживали, и матросы уходили с позиций. Третьяков отличался тем, что не считал это предательством, и «стенка» не была его ответом на трусость, проявленную в чрезвычайных условиях. Иногда он рукоприкладствовал, бил плоской стороной сабли, но прощал дезертиров и посылал провинившихся снова в бой. Он приказывал офицерам быть со своими людьми, он не склонял головы ни в каких обстоятельствах, он пользовался авторитетом. Однажды японцы повесили над сопкой свой флаг. «Идите, ребята и снимите его». И матросы по его слову лезли на вершину, где их часто ждала смерть.