Владимир Возовиков - Сиреневые ивы

Крутизна гор увеличивалась. Красноватые облака как будто передали свой цвет скалам, над сизыми провалами ущелий, над серо-желтыми лоскутами долин текли красно-коричневые хребты, ребристо блестели багровинкой почти отвесные склоны. Знакомая по прежним полетам в горах тревога усиливалась в душе Лагунова, и он до рези в глазах всматривался в каждый распадок, в каждый ближний хребет. Интуиция все-таки не обманула. Вблизи перевала, когда вертолет, свинцово-тяжелый в разреженном воздухе, полз вверх над изрезанным склоном, где в коричневых морщинах распадков белел снег, Лагунов вдруг услышал - будто сухим горохом осыпало правый борт, и тут же увидел впереди, сбоку, над рваным гребнем рыжего песчаника, вспышки винтовочных и автоматных выстрелов, а потом - грязные чалмы и халаты басмачей. "Не выдай, родимый", - шепнул, доводя обороты двигателя до предела, и вертолет послушно вздыбился под ливнем свинца, отщелкивая броней искры пуль, перевалил гребень, повис над бездонной дымчато-сизой падью. Успокоительно пели винты, и Лагунову в избытке чувств вдруг захотелось благодарно погладить машину. Летчик невозмутимо горбился впереди. А как там, в десантной кабине?

- Жив, доктор?

- Доктора умирают последними, - рокотнул в наушниках нервный басок. - Вы не меня, вы себя берегите... Однако знали бы эти сволочи, в кого стреляют!

Лагунов промолчал, лишь усмехнулся: уж басмачам-то хорошо известно, что советские летчики несут в горы жизнь. Он работал в здешнем краю в самую, пожалуй, нелегкую и героическую зиму, когда враги Апрельской революции объявили народной власти открытую войну, избрав голод едва ли не главным оружием. Банды бывших помещиков, уголовников и наемного отребья из-за рубежа, "братьев-мусульман", которых афганцы метко окрестили "братьями шайтана", грабили селения, жгли хлеб, угоняли и уничтожали скот, рассчитывая, что голод и бедствия вызовут общее недовольство населения провинции Народно-демократической партией и новым, революционным правительством, которому пришлось устранять тяжелые последствия кровавой диктатуры Амина. Приглашенные в Афганистан советские войска не были в стороне от борьбы. Но не горелым порохом пропах вертолет Лагунова, тогда еще старшего лейтенанта, он пропах теплым хлебом. И теперь в кабине аромат хлебного поля, его не выветрили горные сквозняки, не заглушили тяжелые запахи горючего и разогретых металлов. Или его рождает память об опасных полетах в незнакомых ущельях с мешками муки на борту, память о встречах с людьми, чьи глаза и сегодня жгут душу? Оробелые и недоверчивые поначалу, глаза эти наполнялись слезами изумления; люди, обреченные со своими детьми на голодную смерть басмачами, плача, целовали хлеб. "Тот, кто дает хлеб, не бывает врагом. Враг тот, кто отбирает хлеб". Лагунов потом не раз слышал эту фразу, изучая язык друзей. И часто бывало так, что сами афганские крестьяне указывали советским пилотам безопасные маршруты, предупреждали о возможных засадах бандитов на скалах, близ которых ожидался пролет советских машин. А главное, простые афганцы сами все чаще брались за оружие, чтобы защитить от басмачей себя и свои дома.

Однажды экипаж Лагунова спас трех горцев. Басмачи нагрянули на пастбище внезапно, связали чабанов, отделили маток от отары и стали "добывать" драгоценный афганский каракуль: прикладами и сапогами били овец по животам, пока те не скидывали плод. Зная, что самая ценная шкурка у еще не родившегося ягненка, басмачи добывали себе поживу таким зверским способом. Видно, они заодно хотели извести все стадо. Молодой чабан не выдержал, гневно закричал на бандитов, тогда его ударили прикладом в лицо...

Советский вертолет, случайно пролетавший над пастбищем, спугнул басмачей, - видимо, они приняли его за боевую машину Народной армии. Летчики заметили связанных людей и покалеченных животных; рискуя попасть в засаду, приземлились, освободили чабанов от веревок, помогли раненому.

Через несколько дней дежурный по части вызвал Лагунова на КПП. Его поджидала группа вооруженных старыми винтовками горцев, среди которых он узнал спасенного летчиками парня с перевязанным лицом. Поодаль, с головой закутанная в чадру, стояла девушка. Пожилой афганец с проседью в смоляной бороде заговорил, сержант-таджик переводил его мерную речь, хотя Лагунов уже понимал сам:

- Здесь мои братья, сыновья и дочь. Наш род не хотел вмешиваться в нынешние дела, мы - мирные дехкане, дело которых пасти скот, выращивать виноград и дыни да охотиться в горах на диких зверей. Но душманы убили моего соседа только за то, что он пошел строить канал, по которому на наши поля придет вода. Теперь они подняли руку на моего сына. Душманы говорят, что сражаются против правительства Кармаля и безбожной власти, а стреляют в нас. Но если в нас стреляют, мы должны защищаться...

Осторожно, словно тяжелые камни, ронял слова суровый горец непросто постигал ум пастуха и охотника великую правду революции. Брат его заговорил горячо и сбивчиво:

- Мы знаем, кто посылает душманов на разбой. Абдулла-хан, бывший хозяин этих гор. Он никогда не смирится, что народная власть уничтожила долговые книги, по которым все мы были его рабами. Он снова хочет брать дань за то, что мы пасем скот на его бывших пастбищах, обрабатываем землю, отнятую у него и разделенную по справедливости. Этот кровавый пес, видно, забыл, что мужчины нашего рода умеют постоять за себя и свои права. Мы создали дружину самообороны. Завтра с отрядом войск мы пойдем по следам душманов, которых Абдулла привел с той стороны. А сегодня пришли поклониться тебе за спасение его сына, моего племянника, и двух других пастухов нашего аула.

Тронутый Лагунов стиснул сухую, жилистую ладонь седобородого горца, пожал руки его братьев и сыновей, перед девушкой на миг задержался, и этот миг имел последствия. Отец что-то отрывисто сказал, девушка откинула край чадры, смущенно блеснув темными глазами, протянула летчику тонкую смуглую ладонь. Он бережно пожал ее и вдруг понял, какой непростой жест сделала сейчас юная горянка. В порыве чувства снял комсомольский значок, протянул девушке.

- Ленин...

Молодые афганцы подошли, долго рассматривали профиль человека на маленьком значке.

...В напряженной работе происшествие стало забываться, как вдруг о нем напомнили. Вызванный однажды к политработнику. Лагунов застал в его палатке активиста провинциальной организации Народнодемократической партии. Летчики хорошо знали этого человека - он не раз летал с ними в далекие селения. Гость спросил:

- Вы помните дочь Алладада, которой дарили значок?

- Помню, - улыбнулся Лагунов.

- Она ударила себя ножом.

- Что случилось?.. Почему?!