Николай Задорнов - Амур-батюшка (Книга 2)

Старший сын Егора перестал бегать к попу, он тоже учился у Сергея, но такой страсти к знаниям не выказывал.

* * *

Сегодня пурга воет, и Вася остался ночевать у Вихлянцевых. Пеленки сушатся на веревке. В такую погоду русская печь в избе, натопленная за день, как крепость, которую не взять никакому ветру и стуже. У свечи над книжкой склонил голову Васька. А из темноты, покачивая заболевшего животом новорожденного, Сергей рассказывает об этой книжке, что знает сам.

Разговор пошел на весь вечер, и книжка лежала открытая и дальше не читалась. Васька и прежде эти стихи читал, но только сначала. Дальше становилось скучней, как в русской истории после Петра, где толпились царицы и царевны с широкими подолами, как тамбовские девки, когда они наезжают гостить к Дуньке и выглядывают себе женихов.

После урока разговорились про чужие государства.

- Вот нынче, когда экспедиция Максимова была, они как-то ночевали тут с доктором Иван Ивановичем, и приехал на пароходе полковник наш, что телеграф проводил, Русанов... Я послушал их. Вот люди умные! Они спорили все...

Сергей и сам не все понял. Максимов говорил, что, когда народ станет грамотным, Россия пробудится ото сна, будет богатейшим, могущественным государством, что русский человек станет более практичным. А сейчас нет у народа нужных навыков. Служба в казаках, полиции, армии, в чиновничестве развращает. Русанов отвечал, что пока это будет, русских заедят вши. Каких вшей он поминал, непонятно. По его словам, были они хозяевами банков, купцами, модными врачами, от них зависело народное здоровье.

Вечер был долог. Маятник ходиков тикал.

Утром Васька прибежал домой. Пурга стихла.

- Теперь два дня не пойду! - объявил он за обедом.

Все засмеялись. Васька много узнал нового в этот раз из-за пурги, что держала его у Сергея несколько дней и дала наговориться всласть.

На другой день опять пришла почта. Ямщики рассказали, что телеграф работу прекратил, на линии столько обрывов после пурги, что, наверно, до весны не будут стучать аппараты. Сергей, по их словам, выехал в город, куда вызвали его письмом.

Вечером Васька развернул книгу, что дал Вихлянцев. С тех пор как он научился грамоте, Кузнецовы всей семьей любили послушать чтение.

- Ну, сегодня про что нам будешь читать? - спросил дедушка, устраиваясь на печи. - Начинай...

Мальчик сел и задумался. Перелистал страницы. Все стихли.

На берегу пустынных волн

Стоял он, дум великих полн,

И вдаль глядел...

- И вдаль глядел, - звонко, с гордостью стал читать мальчик, и белое лицо его от волнения залило краской.

Ногою твердой стать при море,

Сюда по новым им волнам...

- Это царь-то... - пояснил Вася, отрываясь от чтения.

Он показал картинку: Петр и корабли.

- Это что же, песня или кто сочинил? - спросил дед.

- Это сочинение, дедушка. Пушкин сочинил.

Деду, видимо, понравилось.

...Прошло сто лет, и юный град,

Полнощных стран краса и диво,

Из тьмы лесов, из топи блат...

- Это Петербург... А прежде болото было, - пояснял мальчик.

Васька, волнуясь, смолк.

В избе стояла тишина, и только слышно было, как с печи слезал дед.

...Прошло сто лет...

Когда дочитал, дед потрогал книгу.

- Видишь ты! Пушкин! Это хорошее прозвание, - сказал старик.

- Ты, сын, пойдешь и узнаешь то, чего мы не знали, - сказал Егор, которого это чтение тоже тронуло. - Мы хотели жизнь устроить, как могли, старались, чего могли, - сделали. Но больше не смогли, остались малограмотные.

- Бердыш да барабан... Сила, пушка - тоже это все древние прозвания, - толковал дед. - Складно сложил, похвально... Все воевали, да помирали... Гнали их.

Дед вдруг всхлипнул и грубо, всей ладонью осушил глаза.

Васька стал рассказывать, как царь Петр строил Петербург.

- Прочти-ка еще раз, - попросил отец.

...Где прежде финский рыболов,

Печальный пасынок природы,

Один у низких берегов

Бросал в неведомые воды свой ветхий невод...

Егор подумал: "Были и у нас соседи-пасынки. Да и теперь еще".

Понятно было Егору все в этой книге, то, о чем и не мог подумать Васька. Часто писалось в книгах, как замечал Егор, такое, о чем сам он как будто думал когда-то.

- Спасибо тебе, сынок! - сказал Егор и поцеловал сына в голову. - Еще что-нибудь почитай нам, - добавил он, как бы желая переменить разговор, так волнующий его.

- Больше, тятя, нет ничего! - ответил Васька.

- Будто бы уж! - заметил дед. - Книга-то большая.

- А это в другой раз.

Ваське стыдно было сказать, что дальше скучно.

ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ СЕДЬМАЯ

Морозы стояли такие сильные, что промерзла не только Додьга, но и русло подо льдом. Давно уж никто не ходил в "Кузнецовский амбар". И когда потеплело, работы никто не начинал.

Однажды к дому Егора подъехали нарты. Вылезли старики гольды в разноцветных шубах.

- Что такое случилось? - всплеснула руками бабка Дарья. - Гляди, какие поднялись!.. Вон тот, что еще прошлый год помирал.

- Нет, уж он нынче рыбачил, за веревку-то держался.

- И Улугу с ними приехал, - молвила, заглядывая в окно, Татьяна, - и Продувной!

"Продувным" звала она Писотьку за то, что тот всегда суетился и навязывал купить какую-нибудь дрянь.

Кальдука тоже приехал. Породнившись, он сдружился с мылкинскими.

- А мельница цо таки? Церт? - с порога спросил любопытный Писотька.

Один из стариков был так дряхл, что другие вели его в избу. Он с трудом перелез через порог. Это был столетний полуслепой гольд с выпуклым лбом мудреца. Он выступил вперед, откидывая большую свою голову и силясь сквозь бельма разглядеть Егора. Тут же был девяностолетний Сигади, ловивший осенью кету на Егоровой косе.

Гольды внесли какую-то длинную палку. Егор разглядел, что это копье с широким железным наконечником.

Слепой старик заговорил по-гольдски, держа копье на вытянутых руках. Он вложил это копье в руку Егора. Сигади дал кожаный мешочек, в котором оказался красный камень, желтые наросты с сучьев березы, мягкие, как вата, и кусочек железа.

- Нам помогал. Бабка нас лецил! - восклицал Писотька. - Мы думали-думали и тебе копье даем и от родового кремня кусочек.

- Будешь, как настоящий Бельды! - пояснил Улугу. - Как наш человек!

- Тебя увазаем! - добавил Писотька.

Столетний старик обнял Егора и облобызал в обе щеки. Старики стали подходить к нему по очереди. По их торжественному виду Егор понял, что все это дело нешуточное. Он даже растерялся, не понимая, за что ему от гольдов такой почет.

Сигади обнял деда Кондрата, потом бабку, поцеловал Наталью, Таню, Федьку и всех ребятишек, ласкал их, трогал за щеки и певуче говорил что-то по-своему.

У Егора было полкабаньей туши, хлеб. Два куля с намороженными пельменями висели под балками в амбарушке.

Бабы живо разожгли плиту и в кипяток навалили пельменей.