Николай Задорнов - Амур-батюшка (Книга 2)

Он скрывал свою торговлишку от властей и поэтому страшился и не любил исправника, опасаясь, что обманы, чего доброго, откроются и тогда придется раскошеливаться и давать взятки. Он понимал, что много еще ему надо стараться, чтобы стать настоящим торговцем, и что все еще впереди.

- Ведь я мужик! - часто говаривал он. - Пришел на Амур первым, драл чащу, обтаптывал место, заводил тут жизнь.

Федор желал всем показать, что мучился здесь за кого-то и теперь вправе делать все, что захочет.

- Я тут коренной... Я первый сюда зашел. До меня Амур был неизвестный! До каких пор я буду тут надрываться?

Иногда Федор удивлялся, вспоминая, как он в тот год вдвоем с Агафьей разработал пашню на месте тайги и вырастил хлеб. Теперь ему казалось: он должен наверстать все свои былые труды, горечи и обиды. Послушать его он, казалось, презирал свой труд, давший ему начало в здешней жизни, говорил, что можно было обойтись и без него.

- Робил да робил. А люди торгашили! А я выгоды упустил. А мог бы!..

Иначе как с обидой Федор не говорил про первый год, хотя знал: славное то время было! Но на людях всегда твердил, что страдал зря.

Он был проворен и суетился по-прежнему. Все его помыслы были обращены к наживе. Агафья тоже побуждала его к этому, супруги действовали все решительней.

Только Иван удивлял его. Не раз Федор думал: почему сосед себе хороший дом не построит?

- Некогда! Торгует! - говорил Егор.

- Скупой... - бывало, скажет Агафья. - Копит! И в таком проживет.

- Нет, он не хочет на малом мириться, далеко гнет, куда-то целится, говорил Федор. - Хватит еще!

И думал: "Пусть бы Иван далеко хватил. Я бы за него тут остался".

* * *

Подвыпив, Федор и Айдамбо, пошатываясь, пошли по берегу.

- Ты крепко его держи, - наказала Агафья.

- Вцепился, теперь не оторвешь! - смеясь, отозвался мужик.

Барабанов подмигивал встречным и кивал на гольда: вот, мол, какой чудак, разрядился, как петух, и что вытворяет. Они направились к Ивану, но того дома не было.

Бердышовы жили в старом зимовье, которое когда-то складывал Иван с гольдами. Теперь лес вокруг вырублен, рядом вскопан огород, поодаль построен из свежих бревен высокий большой амбар для товаров, а зимовье все то же. Под крышей видны копья, рогатины, меховые лыжи. Нарты разбросаны всюду небрежно, как будто, где их последний раз распрягли, там и оставили. Собаки нарыли ямы и лезут в них, прячут морды в землю от мошки. Летом нартовые собаки ленивые, сонные, линяют: всюду клочья шерсти. У зимовья чугунный котел на камнях и чайник, черный от сажи. На опушке тайги пасутся полудикие кони Бердышова.

Анга и Дельдика на огороде, обе исчерна-смуглые, в белых платьях.

Айдамбо и Федор подошли.

- Ивана нету... Не знаю где! - нелюбезно ответила Анга, видя, что Федор нетрезв.

Разговор не клеился. Гольдки пересмеивались между собой, поглядывая на парня.

- Пойдем домой, сейчас чего-нибудь сотворим, - сказал Федор. - Давай я тебя покатаю.

- Давай!

Втайне Айдамбо желал бы остаться с Ангой и Дельдикой. Долго он был на охоте, ожидая дня, когда увидит Дельдику, отдаст меха Ивану, преобразится в русского. Многое хотелось бы рассказать, как старался он в тайге. Сейчас он готов был переступить родовой закон и заговорить с девушкой. Но Федор тянул его обратно. Полагая, что русский лучше знает, как свататься, Айдамбо уступил.

- Пойдем, ладно! - согласился он нехотя.

Федор держал несколько лошадей для разгона. Он поймал гнедого мерина, надел на него шлею с бубенцами. Конь, ступая вдоль берега, на длинной веревке потянул лодку. Гольд и мужик залезли в нее.

- Вот увидишь, ей понравится, помни мое слово.

- Мимо Ваньки поедем? - спросил Айдамбо.

- Конечно! Мы с тобой шуму на всю деревню наделаем. Ну, пошел! взмахнул кнутом мужик. - Эх, гармонь бы сейчас! Ну, ничего, будем и так горланить!..

- Быстро ехай! - дико крикнул Айдамбо, вскакивая в лодке во весь рост.

Мужик, показывая, как старается и угрожает, еще раз хлестнул бичом. Конь, одичавший - его несколько месяцев не запрягали, - испуганно шарахнулся я, то лязгая копытами и спотыкаясь, то разбрызгивая воду, помчался по косам и заводям.

- Эх, поше-е-ел!.. "По улице мостово-о-ой!.." - заорал Федор.

Поравнявшись с бердышовской избой, Айдамбо выпятил грудь в красной рубахе и выставил ногу в лакированном сапоге.

- Однако, никто не заметил, - пожаловался гольд. - Никого нету.

- Не беспокойся. Все видят! Бабы, знаешь, как наблюдают: ты их и не заметишь!

- Ну, давай еще!

- Давай!..

Федор завернул коня.

- Эй, а это че-то? Порвался, что ли? - вдруг спросил гольд. В трещине сапога виднелся его черный палец. - Черт знает! Как такие сапоги таскают, нога как деревянная!

- В таких сапогах надо чистеньким ходить, в грязь не лезть. А ты в лакированных сапогах лезешь в Амур. Это не бродни!.. - сказал Федор, правя веслом к берегу. - Ну, приехали. Кто такие сапоги долго носит привыкает, - утешал он гольда, вылезая на косу.

- Да они тебе малы! - заметил гольду Силин, вышедший на берег полюбоваться на новые проделки соседа. - Без привычки поломаешь ноги, пальцы стопчешь!

Федор увел гольда домой и напоил его до бесчувствия. Когда, лежа на кровати ничком, пьяный Айдамбо храпел в глубоком сне, Агафья спросила мужа:

- Это что же, даром поить его? Такая-то гулянка!

Федор подмигнул.

- Убери этот мешок с глаз моих, - кивнул он на вещи гольда.

На другой день приехал Иван. Айдамбо явился к нему. С похмелья у гольда болела голова. Пальцы его лезли из растрескавшихся сапог, он не снимал их и ночью.

- Я русский теперь! - невесело сказал Айдамбо.

На душе у него было нехорошо, он хотел бы все высказать.

- Мутит тебя? - спросил Бердышов.

- Мутит, - признался гольд.

- Я слыхал, как ты куролесил. Ладно, меня дома не было, а то бы я выскочил да бичом бы вас обоих с Федькой! А ты что приехал?

Айдамбо молчал, павши духом.

- Свататься хочешь?

- Конечно, так, - покорно, как бы заранее на все готовый, ответил Айдамбо.

- К Покпе в фанзу жену повезешь?

- Да, туда можно.

- Чтобы ее там блохи заели?

Гольд молчал.

- Она крещеная, а ты деревяшкам кланяешься. Верно?

- Так, верно! - кисло согласился гольд.

- Разве ты русский? Ты только шкуру чужую надел! Паря, смех смотреть на тебя в таких сапогах. Лак растрескался, грязные пальцы видать. - Иван потрепал Айдамбо за рубаху и штаны.

У гольда от обиды слезы выступили на глазах.

- Ну, раз так - мне жить не надо! - воскликнул он. - Себя убью!

- Убьешь - только посмеемся над тобой. А ты на самом деле стань русским. А это что! Рубаху может каждый сменить! И отвяжись от меня!

Айдамбо ушел от Ивана смущенный и подавленный. Барабанова дома не было. Гольд снял сапоги и лег на кровать. Он поклялся никогда таких сапог не надевать.