Николай Задорнов - Далёкий край

Все это, казалось, было очень давно, и, казалось, был тогда Удога мальчишкой. А теперь он взрослый, женатый, старший в семье. И жаль былого, и хорошо все же, что женат на любимой, что теперь с ней. Тогда, кажется, такой дурак был, только все думал и думал, где она да кто она, да вспоминал, как лодку сдвинул. А теперь она тут, с ним...

Дюбака, увязая лыжами в свежем рыхлом снегу, помогала черным маленьким собакам тянуть нарту... Приближался перевал. Стали попадаться заснеженные россыпи серого камня и кедровые стланцы. С перевала oxoтники последний раз оглянулись на Мангму. Широкой белой равниной печально раскинулся он между рыжих щетинистых лесистых увалов. Далеко-далеко на желтых пашах чуть виднелись дымки родной деревни... Там остались лишь женщины, дети и торговцы.

"Как большой паук, сидит там Гао Цзо, свил паутину и всех ловит", думает Удога.

Подул резкий, обжигающий лицо ветер. Собаки, свернувшись клубками, прятались в снег.

Покачнулись вершины лиственниц, осыпалась куржа. Кустарники, обглоданные сохатыми, торчали из сугробов. Следы зверей уходили в лог, за перевал.

- Велик, велик Мангму! - последний раз поклонились реке братья.

Дюбака подняла собак.

- Та-тах... Та-тах... - взмахнула она палкой, и нарты стали спускаться.

Удога и Чумбока побежали вперед, пробивая лыжню.

Мимо проплывали стволы вековых кедров и елей... Ветер крепчал.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

ЗИМОЙ НА ШИЛКЕ

На тысячи верст ветер и ветер... Ветер дует над вековыми лесами и над сопками в снегу. На далекой Шилке уже ударила лютая стужа.

В зимовье, у пылающей железной печки, с трубками в зубах сидят русские охотники. Шилкинский горнозаводский крестьянин Карп Бердышов с сыновьями и с племянниками ходил в тайгу, гонял коз по бесснежью. Забитых вывезли к зимовью.

Неподалеку - горные заводы и город Нерчинск. В городе начальство, заводские чиновни-ки. Крестьяне в здешних местах приписаны к заводам, к "огненным заведениям". Они обязаны исполнять наряды - плавить медь, чугун, жечь уголь, возить руду и дрова. Кто охотится и платит чиновникам соболями, тех на зиму отпускают в тайгу.

За стеной протяжно скрипят вековые лиственницы. Толстые бревна зимовья обледенели, куржа настыла на двери и белыми хлопьями висит с жердей потолка. Ветер рвет дверь с крюков, стучит, воет. В тайге шум и треск.

- К утру не стихнет - как поедем? - спрашивает Карпа молодой охотник.

- Доберемся...

- То снега не было, а нынче все замело. Время от времени налетает дикий вихрь и с отчаянием завывает в ветвях над крышей зимовья.

- Ну так вот, - рассказывает Карп. - Раньше жили на Амуре русские да еще орочоны и манягры*. Маньчжура слышно не было. Маньчжур где-то там далеко жил, а китайцы - еще дальше за ним. У них там земля теплее, им не больно в эту стужу переселяться хотелось. Это нам тут теплей, чем в Якутске-то, а им холодно. Через хребты, с Руси, из Якутска всё шли и шли русские. Придут, поглядят - дивное место! Чего только нет! Леса богатые, зверя много, земли плодородные. С забайкальской тайгой тоже несравнимо. Старики забайкальцы - я еще парниш-кой был - как-то также на охоте рассказывали, что в старину много было на Амуре русских городов: острожки такие с бойницами стояли, заимки, мельницы, ясачные избы**. Паря, церкви построили. Божье благословенье вышло. Чудотворная икона объявилась в Албазине. Ну, словом, было всего! Ну чё же! А богдой, завистливый же, услыхал! А почему маньчжура богдоем зовут, знаешь? У них хан богдо... Это при Хабарове*** было. Двести лет тому назад. Ну вот, маньчжур услыхал, что у русских тут заимки, и давай воевать. Как русские зашли да стали на Амуре землю пахать - ну уж тут он взбесился. Силу высыпал, что снега потемнели, всё загадил. Ну чё же! Русскому, выходит, опять надо соху бросать драться. Раз так, давай - пошел хлестаться с ним. Вот под Албазином этих богдошек рвы навалили. Отобьют их - они уйдут, потом опять подступают. Ну чё же! Русскому подмогу получить трудно. Далеко до Руси. До Якутска все хребты, дороги хорошей нет. И все же оттуда, с Руси, подмогу подавали, отбили русские богдоя. А потом вдруг все перевернулось, приказали отступать русским с Амура. Паря, казаки старые и те ревели. Слез пролили столько, что Амур прибыл, вода поднялась. Пошел народ с Амура сюда, в Забайкалье.

* Орочоны и манягры - дореволюционные названия групп эвенков - оленных (орочоны) и кочевых охотничьих племен, не имевших оленей и передвигавшихся на лошадях (манягры или манагиры).

** Ясачные избы - место сбора ясака - налога.

*** Хабаров (по прозвищу Святитский) Ерофей Павлович - русский землепроходец и промышленник XVII в. Родился близ города Великий Устюг в крестьянской семье. Ходил на промыслы за Урал, в Мангазею и на полуостров Таймыр; с 1630 г. поселился в Сибири, где построил мельницу и соляную варницу, завел пашни и стал крупным хлеботорговцем. В 1649-1653 гг. совершил походы на Амур, завершившиеся официальным присоединением Приамурья к России. Хабаровым был составлен "Чертеж реке Амуру".

Именем Хабарова названы город Хабаровск и станция Ерофей Павлович Амурской железной дороги.

- Как же так, почто еще-то не дрались? - спросил Михаила, сын Карпа.

- Не знаю уж, ребята, что такое!

- Может, какая измена была?

- Кто их знает, - уклончиво отвечал Карп. Неловко ему при молодых дурно отзываться о начальстве, но он и сам полагал, что дело было не без этого.

- Да-а-а... Албазин срыли, и весь народ вышел в Забайкалье. А икону албазинской божьей матери казаки вынесли на руках, врагу не досталась... Рассказывали, что в Усть-Стрелке была одна старуха, с Албазина вывезена, и жила сто тридцать лет, так она богдойскому нойону ссекла башку начисто. Они ее захватили на мельнице и привезли к самому нойону. У стариков ножи были такие здоровые, что барану можно голову отрубить. Этакий нож она спрятала... Ловко пришлось, и она полоснула его.

- Отчаянная была старуха, - засмеялся младший Бердышов, темно-русый подросток Ванька.

- Она тогда еще не была старуха - была молодая, красивая. Маньчжур позарился на русскую красоту, да и не снес башки. Потом уж казаки эту бабу отбили обратно. Благодатная же там сторонка, на Амуре... Лучше, чем здесь, в Забайкалье. Тут вот тайгой до Улус-Модона не так... А на устье Зеи красота. Вот где хорошая земелька! Разве с Забайкальем сравнишь! Тут камень да мороз. Мы живем как не знай кто в своей каменной щели. Что у нас? Лиственницы есть да березы. Что еще? Гуран* ходит в тайге. Липы, дуба отродясь не видали. А там заветная наша земля, помните это, ребята.

- Дядя Карп, а какой дуб, ты сам-то видал?

- Видал, - с гордостью ответил старик. - Красота дерево, такое раскидистое, черное, узлами. Я охотился на Нюмане**. Там заветное местечко.

* Гуран - дикий козел.