Борис Башилов - Пушкин и масонство

Пушкин часто читает книги на религиозные темы. Он сотрудничает анонимно в составлении «Словаря святых». В 1832 году Пушкин пишет, что он «с умилением и невольной завистью читал «Путешествия по Святым местам А. Н. Муравьева». В четырех книгах «Современника» Пушкин напечатал три рецензии на религиозные книги.

После переезда Пушкина с юга в Михайловское от следов его кратковременного политического и масонского умонастроения не остается и следа. Это, скрепя сердце, принуждены признать даже такие крайние западники как Г. Федотов: «…христианские влияния, умеряющие его гуманизм, — пишет Г. Федотов в сборнике «Новый Град», — Пушкин почерпнул не из опустошенного родительского дома, не из окружающей его вольтерьянской среды, но из глубины того русского народа (начиная с няни), общения с которым он жаждал, и путь к которому сумел проложить еще в Михайловском».

От настроений «политического радикализма», «атеизма» и от увлечения антихристианской мистикой масонства в Михайловском скоро не остается ничего. Для духовно созревающего Пушкина все это уже — прошлое, увлечения прошедшей безвозвратно юности. Вечно работающий гениальный ум Пушкина раньше многих его современников понял лживость масонства и вольтерьянства и решительно отошел от идей связанных с вольтерьянством и масонством. «Вечером слушаю сказки, — пишет Пушкин брату в октябре 1824 года, — и вознаграждаю тем недостатки ПРОКЛЯТОГО своего воспитания. Что за прелесть эти сказки. Каждая есть поэма».

Как величайший русский национальный поэт и как политический мыслитель Пушкин созрел в Михайловском. «Моя душа расширилась, — пишет он в 1825 году Н. Раевскому, — я чувствую что могу творить». В Михайловском Пушкин много читает, много думает, изучает Русскую историю, записывает народные сказки и песни, много и плодотворно работает: в Михайловском написаны им «Борис Годунов», «Евгений Онегин», «Цыгане», «Граф Нулин», «Подражание Корану», «Вакхическая песня» и другие произведения. В Михайловском окончательно выкристаллизовывается и убеждение, что каждый образованный человек должен вдуматься в государственное и гражданское устройство общества, членом которого он является и должен по мере возможностей неустанно способствовать его улучшению.

Масоны и их духовные выученики-декабристы пытаются привлечь ссыльного поэта на свою сторону. Декабристы Рылеев и Волконский напоминают ему что Михайловское находится «около Пскова: там задушены последние вспышки русской свободы — настоящий край вдохновения — и неужели Пушкин оставит эту землю без поэмы (Рылеев), а Волконский выражает надежду, что «соседство воспоминаний о Великом Новгороде, о вечевом колоколе будут для Вас предметом пиитических занятий». Но призывы отдать свое вдохновение на службу подготавливаемой революции не встречают ответа. Пушкин с насмешкой пишет о политических «Думах» Рылеева Жуковскому: «Цель поэзии — поэзия — как говорит Дельвиг (если не украл). Думы Рылеева целят, и все невпопад». «Что сказать тебе о «Думах»? — пишет он Рылееву — во всех встречаются стихи живые, окончательные строфы «Петра в Острогожске» чрезвычайно оригинальны.

Но вообще все они слабы изобретением и изложением. Все они на один покрой: составлены из общих мест: описание места, речь героя и нравоучение. Национального, русского нет в них ничего, кроме имен». В одном из писем Пушкин пишет, что по его мнению название «Думы» происходит от немецкого слова Думм (дурак, глупец).

В январе 1825 года в Михайловское приезжает самый близкий друг Пушкина — декабрист Пущин и старается окончательно выяснить могут, или нет, заговорщики рассчитывать на участие Пушкина в заговоре. После долгих споров и разговоров Пущин приходит к выводу, что Пушкин враждебно относится к идее революционного переворота и что рассчитывать на него как на члена тайного общества совершенно не приходится. Именно в это время Пушкин пишет «Анри Шенье».

Величайший русский национальный поэт, бывший по общему признанию умнейшим человеком своего времени, покидает тот ложный путь по которому в течение 125 лет шло русское образованное общество со времени произведенной Петром I революции. Незадолго до восстания декабристов Пушкин был по своему мировоззрению уже самым русским человеком из всех образованных людей своего времени. В лице Пушкина образованный слой русского общества излечивается, наконец, от тех глубоких травм, которые нанесла ему революция Петра I. По определению И.

С. Тургенева: «Несмотря на свое французское воспитание, Пушкин был не только самым талантливым, но и самым русским человеком того времени» (Вестник Европы. 1878 г.). В Пушкине во всей широте раскрылись снова все богатства русского духа воспитанного в продолжение веков Православием.

Гоголь еще при жизни Пушкина писал: «Пушкин есть явление чрезвычайное и, может быть, единственное явление русского духа: ЭТО РУССКИЙ ЧЕЛОВЕК В КОНЕЧНОМ ЕГО РАЗВИТИИ, в каком он, может быть явится через двести лет. В нем русская природа, русская душа, русский язык, русский характер отразились в такой же чистоте, в такой очищенной красоте, в какой отражается ландшафт на выпуклой поверхности оптического стекла».

Умственное превосходство Пушкина понимали многие выдающиеся современники и в том числе Император Николай I, первый назвавший Пушкина «самым умным человеком России». «Когда Пушкину было 18 лет, он думал как 30-летний человек», — заметил Жуковский. По выражению мудрого Тютчева, Пушкин: «…был богов орган живой».

Баратынский называл Пушкина Пророком. Разбирая после смерти Пушкина его бумаги Баратынский понял, что Пушкин был не только выдающимся поэтом, но и выдающимся мыслителем своей эпохи. «Можешь себе представить, — писал Баратынский одному из своих друзей, — что меня больше всего изумляет во всех этих письмах. Обилие мыслей. Пушкин — мыслитель. Можно ли было ожидать. Это Пушкин предчувствовал».

Гений Пушкина мужал с каждым днем. Близкие друзья поэта это видели. Князь Вяземский, умный и тонкий человек, писал Пушкину, что пройдя через соблазны и греховные помыслы юности, он сберег в своей душе:

— писал Вяземский Пушкину.

«Если сам Пушкин думал так, то уж верно, это сущая истина» — заявил однажды Гоголь. «Пушкин, — пишет митрополит Анастасий, — не был ни философом, ни богословом и не любил дидактической поэзии.

Однако он был мудрецом, постигшим тайны жизни путем интуиции и воплощавшим свои откровения в образной поэтической форме». Друг Пушкина Нащокин называл Пушкина «человеком с необыкновенным умозрением» и одно из писем к Пушкину закончил словами: «…Прощай, воскресение нравственного бытия моего». И Пушкин мог бы стать воскресителем нравственного бытия не одного Нащокина, а всего русского народа.