Борис Башилов - Московская Русь до проникновения масонов

«…История России есть история преодоления географии России. Или — несколько иначе: наша история есть история того, как дух покоряет материю, и история САСШ есть история того, как материя подавляет дух…» «Благоговейное изумление охватывало первых переселенцев в Северную Америку при взгляде на ее природу. Джон Смис писал: «Никогда еще и небо и земля не были так согласны в создании места для человеческого жительства».

Действительно: мягкий климат, плодородная земля, обилие леса и дичи, незамерзающее море с обилием рыбы, возможность почти любой сельскохозяйственной культуры умеренного климата, лесные промысла, которые давали сырье для судостроения, гавани, которые обеспечивали этому судостроению и материальную и транспортную базу, — и никаких нашествий: индейцы без боя отступали вглубь страны, поставляя оттуда меха для дальнейшего товарооборота. Это была, действительно, «Господа Бога собственная страна».

Что было в Москве? Тощий суглинок, маленькая Москва-река, суровый климат, ближайшие моря отрезаны от всех сторон, из-за Оки, с «Дикого поля» непрерывная всегдашняя, вечно нависающая угроза смертоносного татарского набега.

Если в Северной Америке «небо и земля», действительно, как будто сговорились в «создании места для человеческого жительства», то в России, как будто и небо и земля, и климат и география, и история и политика, как будто сговорились, чтобы поставить народ в казалось бы совершенно безвыходное положение: а ну-ка, попробуйте!

Исходное ядро русской государственности выросло в географических условиях, которые не давали абсолютно никаких предпосылок для какого бы то ни было роста. Москва не имела никаких «естественных богатств», если не считать леса, который давал пушнину и в котором можно было кое-как спрятаться от татарских орд. Как торговый пункт, любой пункт нашей территории, в какой можно, закрыв глаза ткнуть пальцем — был если и не лучше, то никак не хуже Москвы

— Новгород, Киев, Вильна или Галич. Все они были ближе к культурным центрам тогдашнего мира, все они, кроме Киева, были вдали от татарских нашествий, Новгород и Киев. занимали узловые пункты водного транспорта, Галич располагал богатейшими соляными копями. Москва не имела даже и пахотной земли.»

Свобода русского народа, уровень его богатства зависела вовсе не от самодержавия, а от огромных расходов, которые требовались постоянно на содержание огромной армии в течении веков постоянно, находившейся в постоянной боевой готовности.

Бедность России объясняется другим. Трудно стать богатыми на земле, половина которой находится в полосе вечной мерзлоты, а остальная часть в районе вечных нашествий извне.

Россия несла бремя бедности много веков и за это время успела не только к ней приспособиться, но и выработать целую философию бедности. В сущности, знаменитая русская смекалка и есть ни что иное, как одна из форм приспособления к бедности, и недаром смекалка так возвеличена в русском фольклоре. Но дух русской смекалки исходит из бедности, просто как из непреложного факта. Философия же бедности хочет этот факт оценить и осмыслить.

Основная черта этой философии — идеализация бедности, восприятие ее, как блага, в высшем, разумеется, смысле. Философия имела две ветви: барскую и простонародную; идеализация бедности, свойственна обеим, правда, осуществлена она у бар и у мужиков по разному.

Бедность, согласно этой русской философии, конечно, бремя, иногда тяжкое до чрезвычайности; но это отнюдь не просто несчастье, от которого нужно отделаться, а, при невозможности приходится терпеть.

«…Великое тягло государственной обороны из века в век падало главным образом на великорусские и малорусские плечи, — и при Олеге и при Сталине, — и при Кончаках и при Гитлерах. Но мы никогда не воевали наемными армиями, никогда не зарабатывали ни на рабах, ни на опиуме, и никогда не пытались становиться ни на какую расовую теорию. Очень нетрудно установить очень близкое родство между английским «долгом белого человека» и немецкой «высшей расой». В Российской Империи не было: ни белых человеков, ни высших рас. Татарское, то есть монгольское население России никто и никогда не рассматривал ни в качестве «низшей расы», ни в качестве «цветной расы».

Но тем не менее для западного мира САСШ с неравноправием негров были прогрессивной страной, старая Россия с неравноправием евреев была реакционной страной. Реакционная Российская Империя имела министрами и армян, и греков, и поляков, и татар, и немцев; революционная Франция орала «а ба ле меток» и лишала арабов Северной Африки не только политических, но и гражданских прав.

Бедность, происходящая от бедности природы, от постоянных нашествий врагов, пробудила многие «…благодатные силы в душе русского народа; источник смирения; источник высоких даров, несущий в себе благо и никакого зла, кроме физического; воспитательница духовных сил русского народа, знак его избранничества.

Россия будет вечно помнить эти гениальные стихи Тютчева, которые с предельным совершенством выразили правду русской бедности. Русский народ не только не пал под бременем бедности, но сумел в ней найти источник душевных сил. Он отнесся к ней, не как к врагу, который должен быть уничтожен, и не как к непреодолимому злу, перед которым нужно опустить руки в тупом отчаянии. Он увидел в ней испытание, за которым чувствовал он благую Волю Божию. В этом отношении сказалась великая нравственная одаренность русского народа. Россия действительно оказалась способной быть прекрасной в рубище. И до известной степени бедность стала его воспитательницей.

Конечно, не бедность создала положительные черты характера русского народа. Напротив, русский народ, в силу своей нравственной одаренности, сумел превратить бедность в оселок, на котором он оттачивал свои добродетели. Бедность до поры до времени оказалась не в силах исказить его духовного лика. Христианская интуиция подсказала ему правильное отношение к бедности. В свою очередь бедность, правильно воспринятая, до известной степени способствовала сохранению и развитию лучших и благороднейших сторон русского характера. Русский характер нашел в себе силы вынести жесточайшую бедность и сумел даже самую эту бедность сделать средством воспитания…»