Жорж Ленотр - Повседневная жизнь Парижа во времена Великой революции

Он же, исполненный презрения, свысока смотрел на всех этих непонятных ему людей. Во время своих одиноких прогулок он продолжал мечтать о разрушении старого мира, и сквозь туман будущего ему грезилась прекрасная заря нового общества.

Между тем он старательно играл свою роль: его холодность и безукоризненно-корректные манеры выглядели изящными, и «общество» наконец признало его. Он даже вошел в моду; многим стали нравиться его мрачный вид и отрывистая речь. В нем нашли черты мизантропа и признали их «восхитительными». Несколько милых дам задались целью приручить этого дикаря с мечтательным взором, и я думаю, что одной из них, вероятно, наименее сдержанной, он посвятил этот иронический и немного презрительный мадригал:

Тогда в Аррасе, как и теперь, существовало общество молодых людей, соединенных дружбой и любовью к поэзии, розам и вину. Они собирались каждый год в июне под сенью бирючин и акаций, чтобы отмечать праздник роз, поэтому их прозвали «розатами». Робеспьер был избран в их кружок. Следуя принятому обычаю, новому члену поднесли розу, которую он трижды понюхал и вдел в петлицу. Затем залпом выпил стакан розового вина в честь царицы цветов, расцеловал своих новых товарищей и получил от них диплом в стихах, на которые ответил на том же «языке богов»:

Подобные развлечения не могли утолить жажду этой бурной души. Он задыхался в провинции, и скоро представился случай вырваться из нее: король созвал Генеральные штаты. Робеспьер выставил туда свою кандидатуру и был избран. Он поручил своей сестре Шарлотте старый дом на углу улицы Рапортер, в котором они вместе жили, одолжил десять луидоров и дорожный чемодан [21] Всем этим его снабдила, если верить легенде, сохранившейся в Аррасе, госпожа Маршан, подруга Шарлотты Робеспьер. и уехал восвояси.

Если Аррас казался слишком тесной ареной его честолюбию, то он, в свою очередь, почувствовал себя ничтожеством, когда приехал в числе шестисот депутатов в Версаль. [22] Генеральные штаты начали заседать 5 мая 1789 года в Версале. 17 июня по предложению депутатов от третьего сословия они объявили себя Национальным собранием, а 9 июля — Учредительным собранием. Он остановился вместе со своими коллегами из Артуа в гостинице «Лисица», на улице Святой Елизаветы [23] Теперешняя улица Дюплесси. . Коллеги эти, четыре добрых земледельца, совершенно растерялись в своем новом положении и не отходили от него ни на шаг. Он приложил все старания, чтобы заставить говорить о себе, но сцена была так велика, актеры так шумны, действие так бурно, что он долго оставался незамеченным.

Теперь, перед предстоящим подвигом, он чувствовал себя еще меньше и ничтожнее, чем раньше. В минуту откровенности он сознался секретарю Собрания Мирабо, что трепещет при одной мысли о выступлении и теряет голос, когда начинает говорить. Прежде всего, он испытывал тот стыд, который чувствуют бедняки, когда им приходится иметь дело с богатыми людьми.

Известность, которой он добивался в первую очередь, также не приходила, несмотря на все его усилия. Однажды, дрожа от страха, угнетенный насмешками правых, он поднялся на трибуну, чтобы протестовать против деспотической и устаревшей формы постановлений Совета: «Людовик, милостью Божией… Наше совершенное знание… Наше соизволение». «Нужна, — говорил он, — простая и благородная форма, возвещающая национальные права и вселяющая в сердца уважение к закону, вроде следующей: народ, вот закон, который хотят тебе дать!» Тогда один гасконец из правых, удивленный этим торжественным и поэтическим оборотом речи, воскликнул: «Эй, вставайте, это же духовная песнь!» Собрание покатилось со смеху, и Робеспьер, озлобленный и красный, вернулся на свое место, сопровождаемый ироническими рукоплесканиями.

Осенью 1789 года Робеспьер вместе с Собранием переселился в Париж. [24] В октябре 1789 года по требованию народа Учредительное собрание перенесло свои заседания из Версаля в Париж. Дом на улице Сентонж, в котором он жил около двух лет (с октября 1789 года до июля 1791 года), значился тогда под № 8, а теперь — под № 64. Это одно из высоких, темных жилищ буржуа, с высокими этажами и железными перилами, какие строили в XVII веке. В это время в качестве друга или секретаря с ним жил один молодой человек по имени Поль Вилье, который в 1803 году выпустил книгу под заглавием «Записки ссыльного», представляющую собой собрание анекдотов. Несколько страниц в ней он посвятил человеку, жизнь которого разделял в течение некоторого времени. Вилье говорит, что Робеспьер в эту эпоху своей жизни был так беден, что ему пришлось одолжить черную одежду у человека, бывшего гораздо выше его ростом, чтобы в течение трех дней носить траур по Бенджамину Франклину, объявленный Собранием на заседании 11 июня 1790 года по предложению Мирабо.

Это утверждение Вилье, вероятно, неточно. Мы имеем любопытный перечень всех вещей, увезенных с собою Робеспьером, когда он уезжал из Арраса, чтобы использовать свой мандат депутата Генеральных штатов. В нем упомянуты, между прочим, черный суконный фрак и такие же брюки. На деле его гардероб состоял из следующих предметов:

«Черный суконный фрак; бархатный фрак с черным узором, купленный у старьевщика в Париже и перекрашенный; атласная куртка, довольно новая; куртка из «Ра де Сен-Мор», потертая; брюки черного бархата; брюки черного сукна; брюки из саржи. Все трое очень потертые; две щетки для чистки платья и две сапожные щетки; шесть рубашек, шесть воротников, шесть носовых платков; три пары шелковых чулок, из них одна почти новая; две пары башмаков. Из них одна новая; мешочек для пудры с пуховкой; маленькая шляпа, чтобы носить под мышкой; адвокатский костюм; коробка с шелком, нитками, шерстью, иголками» и т. п. К тому же Робеспьер как депутат получал 18 ливров в день. Всю эту сумму он делил на три части и треть аккуратно отсылал своей сестре Шарлотте, оставшейся в Аррасе и жившей там все время существования Учредительного собрания. Другая треть, если верить Пьеру Вилье, шла одной дорогой Робеспьеру особе, боготворившей его; остальное он тратил на свои личные надобности.