Юрий Жуков - Тайны Кремля

Наконец, Кремль слишком хорошо знал, что Советский Союз еще не готов к войне, тем более с таким сильным противником, как Германия, да еще, возможно, в одиночку. И вряд ли будет готов в ближайшие годы из-за весьма слабой в техническом отношении армии, что вызывалось отсутствием достаточно мощной оборонной промышленности, прежде всего танко- и авиастроительной, которые только что, в результате осуществления первого пятилетнего плана, получили наконец необходимую базу.

Все эти обстоятельства и побуждали Кремль настойчиво искать выход из складывающегося весьма неблагоприятного для него положения. И прийти в конце концов к единственно возможному, самому разумному — попытаться как можно скорее инициировать создание системы коллективной безопасности, охватывающей всю Европу, а не только ее запад, как то подразумевали соглашения, заключенные в Локарно в 1925 году. Такой системы, которая включала бы, с одной стороны, Францию и Бельгию, а с другой — Польшу, Чехословакию, Советский Союз, возможно еще и Прибалтийские государства. Ведь только существование такой формы сдерживания и означало бы для Германии, в случае развязывания ею агрессии, безразлично на западе или востоке, войну обязательно на два фронта, чего ей следовало избегать больше всего. Системы, устранявшей к тому же и потенциальную угрозу для СССР со стороны Польши.

19 декабря 1933 года Политбюро (ПБ) ЦК ВКП(б) пошло на крайнюю, по сути, радикальную меру: перед лицом не надуманной, как было прежде, а вполне реальной, страшной угрозы самому существованию страны перестать, наконец, уповать на ставшую явной утопией мировую революцию и отказаться от привычного «классового» внешнеполитического курса. Впервые после Раппало и Берлинского договора 1926 года перестать ориентироваться на безусловную, всестороннюю и к тому же практически открытую поддержку всех коммунистических и антиколониальных движений, выступлений и восстаний. От всего того, что и порождало естественную самоизоляцию СССР, его длительное противостояние, подчас подходившее к конфронтации, мировому сообществу. Необычайно важное решение, принятое в тот день ПБ, предусматривало, как первый шаг на новом пути, вступление в Лигу наций «на известных условиях» — ради того, чтобы в дальнейшем иметь возможность сделать и последующие шаги. В официальных рамках этой международной организации «заключить региональное соглашение о взаимной защите от агрессии со стороны Германии [1] История внешней политики СССР. М., 1976, т. 1. С. 308–309. ».

Решение оказалось как нельзя своевременным, ибо уже 28 января 1934 года произошло симптоматическое событие, которое могло в дальнейшем в корне изменить и соотношение сил на континенте и предопределить ухудшение и без того крайне тревожной ситуации. Германия и Польша подписали пакт о ненападении сроком на пять лет, означавший для Москвы возрастание непосредственной угрозы агрессии. Ведь возможность тесного сотрудничества Берлина и Варшавы для первого создавало отличную возможность избежать войны на два фронта, а для второй — осуществить свои давние притязания. Восстановить Речь Посполитую «от моря до моря», в границах 1772 года, то есть аннексировать Литву, Белоруссию и Украину, Юго-Восточную Латвию. Поэтому советской дипломатии приходилось предпринимать отчаянные усилия, добиваясь осуществления намеченных планов, до того казавшихся столь легко выполнимыми; соглашаться на расширение участников предполагаемой системы: по предложению Франции — за счет Великобритании, а по настойчивому требованию Польши — включение в нее и Германии, что, безусловно, должно было затянуть, осложнить и без того весьма нелегкие переговоры.

Однако поначалу все складывалось весьма благоприятно. 18 сентября 1934 года Советский Союз приняли в Лигу наций, а еще три месяца спустя удалось наконец заложить первые камни в основание системы европейской безопасности. 5 декабря после девятимесячных, трудных, не раз прерывавшихся переговоров был подписан советско-французский, а 7 декабря и советско-чехословацкий протоколы. Они предусматривали взаимное обязательство сторон «не вступать в переговоры, которые могли бы нанести ущерб подготовке и заключению Восточного регионального пакта». Затем, 2 мая 1935 года, в Париже был заключен сроком на пять лет договор между СССР и Францией. Он обуславливал немедленные консультации в случае угрозы нападения на одну из сторон «какого-либо европейского государства» и оказание помощи, поддержки той из них, которая стала бы объектом неспровоцированного нападения третьей европейской державы. 16 мая аналогичный по содержанию договор СССР подписал в Праге и с Чехословакией. Правда, в последнем имелась многозначительная оговорка: он вступал в силу лишь в том случае, если помощь одной из сторон оказывала Франция [2] Документы внешней политики СССР. М., 1971, т. 17. С.725–726; М, 1973, т. 18. с. 309–312, 333–336. .

Совершенно безрезультатными оказались тогда попытки Москвы заложить основы и еще одного регионального пакта, тихоокеанского. Предложения, сделанные Советским Союзом еще в ноябре 1933 года США и предусматривавшие подписание договора о ненападении ими, а также Китаем, Японией и другими заинтересованными странами, был отклонен Вашингтоном даже без предварительного обсуждения или консультаций.

Анализируя причины возникновения тех трудностей, которые непреодолимой преградой вставали на пути достижения безопасности в мире, советское руководство не могло не осознать главного. Все неудачи проистекали, прежде всего, из-за того, что Советский Союз не признавался мировым сообществом своим достойным и равноправным партнером. Вызывал если не страх, то опасения, рассматривался своеобразным «анфан террибль», выпадавшим из круга всех остальных европейских стран. Выглядел одиозным из-за своей постоянно подчеркиваемой классово-революционной позиции. Той, которая выражалась не в речах отдельных дипломатов, государственных деятелей, не в каких-либо декларациях, что можно было в конце концов дезавуировать, от которых можно было отойти при обычном пересмотре внешнеполитического курса, порожденного очередной сменой правительства, а в Конституции СССР 1924 года.

Именно в ней, в первой фразе первого же раздела, провозглашалось: «Со времени образования советских республик, государства мира раскололись на два лагеря, лагерь капитализма и лагерь социализма… Неустойчивость международного положения и опасность новых нападений делает неизбежным создание единого фронта советских республик перед лицом капиталистического окружения» [3] Конституции и конституционные акты Союза ССР. 1922–1936. М., 1940, с. 23. . Так, прямо и недвусмысленно, выражалось основополагающее — не просто дистанцирование СССР от всего мира, но и будущее столкновение между ними. После этого, после прямой помощи революционным движениям — пусть через Коминтерн, но ведь никто всерьез не отделял его от все той же Москвы, столицы Советского Союза и места пребывания ИККИ, от ВКП(б), его секции и одновременно правящей партии страны, от Молотова, совмещавшего посты главы правительства Советского Союза и исполкома Коминтерна — западные демократии вполне справедливо, со своей точки зрения, отказывались идти на установление тесного политического сотрудничества с Кремлем, не связывали с ним обеспечение мира и стабильности.