Юрген Торвальд - Кровь королей

Она вернула мне письмо, держа его кончиками пальцев.

– Выбросьте эту клеветническую стряпню… – сказала она. – Скажу вам по секрету: представитель русской полиции в Париже Рачковский прислал императору подобную же поделку. Я убеждена, что после получения этой писанины в Царском Селе его карьера окончена. Я… – она многозначительно посмотрела на меня, – абсолютно уверена в этом, абсолютно…

Весной и летом 1902 года я время от времени узнавал от разных пациентов обычные придворные новости и слухи.

Уверенность в том, что родится сын, была в кругу царской семьи так велика, что официальные распространители слухов передавали оптимистические известия в самые отдаленные уголки России.

Таким образом, ожидание охватило всю страну, и я испытывал неопределенный страх перед тем, что произойдет, если, вопреки предсказаниям французского шарлатана, снова родится девочка.

Официальные приемы императрицы были отменены из-за ее беременности. Сообщалось, что она больше не носит корсет. В Царском Селе ее видели только в широких одеждах.

Так шли месяцы. Весь Петербург день за днем ждал пушечных выстрелов, число которых сообщило бы, кто родился – сын или дочь. Царица больше не покидала свою комнату. Она лежала в постели.

Но дни проходили один за другим, а пушечных выстрелов не было… Постепенно Петербург охватывало гнетущее беспокойство. Как я узнал позднее, по прошествии десяти дней врач – профессор Отт – получил наконец разрешение обследовать императрицу. Я и сам думал тогда, что роды не начинаются из-за каких-то осложнений…

Известие, которое просочилось вечером того дня, поразило меня, как удар в лицо. Профессор Отт установил, что царица вообще не была беременна…

Когда несколько дней спустя это известие подтвердилось, вызвав растерянность и насмешки, я понял, что Филипп внушил царице, будто она ждет ребенка. Но если я ожидал, что Филиппа выгонят с бранью и позором, то ошибся. Филипп провел в Царском Селе еще несколько месяцев. Некоторые полагали, что император не сделал этого из упорства, чтобы не признаваться в собственной слепоте, и Александра Федоровна его в этом поддерживала.

Когда Филипп наконец распрощался с Царским Селом, ему были отданы всевозможные почести. Баронесса Розен рассказывала, что он оставил предсказание: вскоре Бог пошлет царице нового друга, который поддержит ее в бедах и одиночестве. Когда я услышал об этом, то не мог предположить, что через несколько лет с появлением Распутина это предсказание посчитают исполнившимся.

Филипп умер вскоре после возвращения во Францию. По-видимому, он не смог пережить падения с тех высот, которых достиг в Царском Селе. Впрочем, его петербургские почитательницы распространяли версию, согласно которой Филипп не умер, а вознесся живым на небо, выполнив свою земную миссию.

К несчастью, отъезд Филиппа не означал, что кудесники больше не будут участвовать в борьбе за рождение наследника. Нет – их время только начиналось. До того дня, когда я вошел в жизнь царской семьи и даже в некоторые решающие моменты принимал участие в судьбе наконец родившегося царевича, происходили события, которые иногда граничили с безумием.

Когда уехал Филипп, черногорские княжны стали искать ему замену. В то время до Петербурга из монастыря Оптина пустынь дошли известия о «чудо-идиоте», который давал предсказания о будущем, и особенно о рождении детей.

Его звали Митя Коляба. Митя был слабоумный калека, весь кривой, почти слепой и глухой. Вместо рук у него были две бесформенные культи. Когда наступал его «святой час», он мог издавать лишь пронзительные нечеловеческие крики. Это было не что иное, как припадки врожденной эпилепсии.

В свое время такие «чудо-идиоты» были не редкостью в нашей стране. Церковь признавала их. Не только крестьяне верили, что в звероподобных звуках, издаваемых такими людьми, Господь открывает свою волю. Повсюду находились священники, которые принимались переводить эпилептические крики на человеческий язык и превращать их в предсказания.

Монахи из Оптиной пустыни открыли Митю, которого объявили «блаженным во Христе». Благодаря таинственному озарению церковный певчий Егоров получил дар истолковывать нечеловеческие крики Мити. С той поры Егоров с Митей ходили по деревням. Когда у Мити начинался припадок, крестьяне задавали ему вопросы, и Егоров «читал» пророческие ответы по эпилептическим выкрикам блаженного.

Черногорские княжны связались со своим знакомым князем Оболенским, у которого было поместье поблизости от Оптиной пустыни. Оболенский доставил Егорова и Митю в Царское Село…

Когда я услышал – на этот раз от графини Игнатьевой – о том, что эпилептик Митя должен предсказать императрице, родит ли она вскорости сына, эта новость опять показалась мне настолько абсурдной и невозможной, что я отказывался ей верить.

Митя провел в Царском Селе несколько недель. Во время его многочисленных эпилептических припадков Митю приносили в покои императрицы. Егоров задавал ему вопросы, пока Митя с пеной у рта бился в судорогах в ногах императрицы. Лишь через несколько месяцев я узнал о результатах этой жуткой процедуры.

– Кажется, не подействовало, – сказала мне графиня Игнатьева. – Блаженный не может предсказать ничего определенного. Он говорит, что еще не время. Он не видит отчетливо, родится ли сын. Императрица очень измучена. Вид Мити вызвал у нее нервную лихорадку. Но она готова пожертвовать всем, чтобы дать России престолонаследника. Это просто удивительно, если взглянуть честно и непредвзято. Но боюсь, что потребуется другое чудо…

– И есть такое? – спросил я.

– К счастью, да, – сказала она. – В имении генерала Орлова – вы его знаете – есть блаженная, которая творит бесчисленные чудеса. Когда у нее наступает припадок, ее связывают веревками – такая в ней сила Божья. Поэтому она может не только предсказывать, в отличие от Мити. Она способна творить необыкновенные вещи, общение с ней дает способность рожать детей. Ее зовут Дарья Осипова, и она едет в Петербург.

Действительно, Дарья Осипова приехала в Царское Село прежде, чем я узнал о ней более подробно. Несмотря на страстную веру императрицы, визит Осиповой стал для Александры Федоровны тягостным переживанием и не дал никакого результата. Большие надежды, поначалу возлагавшиеся на блаженных, угасли.

Наступило лето 1903 года. На несколько недель я уехал на учебу в Берлин. Когда я вернулся в Петербург 20 июля, моим первым пациентом стал отец Феофан, умный придворный священнослужитель и православный мистик. Я еще не знал, каким образом он способствовал рождению престолонаследника. У него болел желудок, и он, по-видимому, опасался, что причиной может быть рак. Я тщательно обследовал его и, опираясь на ограниченные возможности тогдашней диагностики, решил, что злокачественной опухоли у него нет, а есть гастрит. Феофан признался мне, что на протяжении нескольких лет участвует в ожесточенной борьбе с шарлатанами за «сохранение уважения к религии». Ему наконец удалось добиться в этой борьбе успеха, который возместит все его поражения и вернет царя и царицу с ложного пути на истинный.