Юрген Торвальд - Кровь королей

Однако несколько недель спустя произошел первый скандал. В мае 1909 года Распутин в сопровождении многочисленных почитательниц совершил паломничество в Верхотурье и Покровское. Императрица оплатила поездку. Среди его спутниц находились Вырубова, няня царевича Вишнякова и другие дамы из петербургского общества. В этой поездке Распутин совершил одну из первых ошибок, которые позднее привели к его гибели. Он попытался изнасиловать одну из «девственных» дам, с верой смотревшую на него. Она пожаловалась императрице в письме, где заявляла, что Распутин недостоин благосклонности и доверия царской четы, недостоин даже ступить ногой на порог императорского дворца.

Распутин к этому времени начал писать императору и императрице безграмотные, но всегда оригинальные письма, в которых он обращался к императору «папа», а к императрице – «мама». Он сразу понял опасность, которую сам на себя навлек. Распутин призвал на помощь Илиодора, покинул Петербург и отправился вместе с Илиодором к влиятельному саратовскому епископу Гермогену. Гермоген, который сам стал истериком после наполовину удавшейся фанатичной попытки победить грех самооскоплением, принял Распутина с распростертыми объятиями и стал его религиозным союзником. Гермоген горячо вступился за Распутина. Однако на этот раз буря миновала без помощи епископа. Императрица позволила Вырубовой убедить себя, что дама, которая пожаловалась на Распутина, в поездке вела себя как истеричка и пыталась соблазнить Распутина.

Тем не менее Распутин предпочел на некоторое время уехать из Петербурга. Илиодор сопровождал его и по дороге восхвалял Распутина перед тысячами слушателей, хотя сам был свидетелем его многочисленных развратных выходок. Сразу после возвращения Распутин был принят императрицей. Стало ясно, насколько она поддалась чарам Распутина из-за одиночества, недоверия к своему окружению и страха за жизнь царевича. Это подтолкнуло Распутина к новым неосторожным шагам.

Будучи пьяным, он попытался изнасиловать свою верную почитательницу Вишнякову и тем самым низверг восхищавшуюся им простушку с небес. Он попытался также проникнуть в комнату наставницы детей императора Тютчевой, после того как его вечерние визиты к постелям царских дочерей вызвали у нее недоверие. Вишнякова и Тютчева пожаловались. Однако императрица оставила их жалобы без внимания и отправила обеих в отпуск.

Более серьезным ударом стал для Распутина тот факт, что Феофан, его первый покровитель, начал с ним борьбу, получив доказательства «хлыстовских выходок» своего протеже. В Петербурге он неожиданно выступил против Распутина. Заявив, что Распутин недостоин даже прикасаться к царевичу, он очень задел императрицу. За это его отправили в Симферополь, лишив влияния в Санкт-Петербурге.

Неудивительно, что в это время до меня в Петербурге дошли первые слухи о сексуальной связи императрицы с Распутиным, из-за которой она оказалась в полной зависимости от него. Как показали все позднейшие исследования, это была клевета. Но вполне естественно, что ее повторяли все, кто не видел первого «чуда Распутина» у постели с умирающим царевичем. Однако эти слухи уже не утихали. Казалось, что они подтверждаются всякий раз, когда царь и царица в корне пресекали любые нападки на Распутина и не доверяли свидетельствам о его образе жизни.

К тому времени петербургские политические карьеристы и дельцы поняли, что Распутин – превосходный инструмент влияния на царствующих супругов. Граф Витте, сенатор Мамонтов и многие другие начали искать возможности познакомиться с Распутиным, который не имел тогда собственного жилья в Петербурге, а жил у своих покровителей. Они льстили ему, посылали подарки и женщин. Распутин начал принимать взятки. В последующие годы продажность стала его отличительной чертой. Она превратила эту страстную натуру в интригана, выполнявшего политические и деловые поручения своих состоятельных покровителей.

Когда император спросил у Распутина его мнение о нижегородском губернаторе А. Н. Хвостове, которого Николай II намеревался назначить министром внутренних дел, Распутин отправился в Нижний Новгород, чтобы «испытать душу» Хвостова, и после этого заявил:

– Бог его хранит…

Позднее Хвостов стал министром внутренних дел.

Вера императора в то, что Распутин – божий посланник, укрепилась, когда в Киеве анархист Дмитрий Богров убил премьер-министра Столыпина. Незадолго до убийства Распутин, увидев экипаж Столыпина, прошептал:

– Смерть за ним едет, за ним, за Петром…

В декабре 1911 года императрица пригласила Распутина в Ялту. Когда он с триумфом возвратился, то снова дошел до такого состояния, в котором хитрость уступила место его безудержности. В салоне Головиной он напился и, потеряв над собой всякий контроль, кричал:

– Царица делает, что я хочу…

В доме Сазонова, в котором он временами жил, Распутин хвастался:

– Царь – воск в моей руке…

Поднялся неслыханный скандал. Впервые петербургские и московские газеты напали на Распутина и одновременно на императора и императрицу за то, что они поддались влиянию «безродного развратника» и выслушивают его советы по политическим вопросам.

Император на нападки прессы не реагировал, так как глубоко презирал ее и считал трибуной своих врагов. Но в январе 1912 года и преемник Столыпина премьер-министр В. Н. Коковцов тоже просил выслать Распутина из Петербурга. Он называл его «сибирским бродягой». Но император при этих словах повернулся к Коковцову спиной и стал смотреть в окно. Когда же, наконец, против Распутина выступила Дума и представленные в ней партии, с недоверием наблюдавшие за событиями в Царском Селе, царь и царица увидели в этом лишь подтверждение того, что враги хотят лишить их Распутина, чтобы отдалить их от народа и от спасителя царевича. Депутата М. В. Родзянко, выступавшего против Распутина от имени Думы, императрица назвала преступником, которого надо повесить. У нее сжималось сердце всякий раз, когда она слышала хотя бы одно слово против Распутина.

Император не согласился на изгнание Распутина из Петербурга. Но тем не менее в результате этого скандала Распутин летом 1912 года тайно уехал в Покровское, чтобы на некоторое время уйти с линии огня.

14

26 сентября 1912 года в Петербурге стояла жара, необычная для этого времени года. Усталый и мокрый от пота, я вышел из операционной, чтобы помыться и отправиться домой.

В этот момент ко мне подошла операционная сестра и протянула телеграмму. Так как мои руки были еще по локоть мокры, я невольно сказал:

– Скажите телеграмме, что меня нет…

Но она смущенно ответила:

– Это от его величества императора.