Юрген Торвальд - Кровь королей

Во все время осады Царского Села царевич лежал в своей постели и не подозревал о происходящем. Только 21 марта он узнал о произошедших событиях от своего сухого и педантичного наставника Жильяра. В своем дневнике Жильяр записал: «Мальчик был сбит с толку. Он задавал много вопросов, на которые я не мог ответить». Вероятно, Жильяр был не создан для того, чтобы отвечать на вопросы несчастного ребенка, который в лице Распутина только что потерял своего детского бога и теперь переживал катастрофу, которая должна была поглотить его маленький и, несмотря на все богатство, жалкий мир. 22 марта император прибыл в Царское Село под охраной революционеров. Когда его экипаж остановился перед воротами, охранник крикнул лишь:

– Открыть – полковник Романов!

Через полчаса император вошел в детскую. Он опустился на колени у кровати царевича и сказал:

– Ох, Алеша. Теперь мы свободны ото всего. Теперь у меня будет столько времени для тебя, как никогда раньше. Теперь я буду с тобой учиться, мы будем вместе гулять в парке и ухаживать за цветами. Это будет прекрасное время для тебя.

Насколько эти слова несли мальчику желанное утешение, настолько же они отражали подлинный характер царя. Рушился мир. А Николай II верил, что наконец может стать тем, кем ему всегда больше всего хотелось быть: отцом семьи, далеким от всех обременительных политических обязанностей. Отречение от престола казалось ему спасением. Когда он впервые встретил будущую императрицу, то абсолютно полагался на всемогущество Божьей воли. После убийства Распутина хладнокровие царя ко всему происходящему соединилось с упрямым презрением Александры Федоровны ко всем революционным силам и к высшим слоям, причастным к убийству.

После того как 23 марта группа революционеров проникла в парк царскосельского дворца и похитила останки Распутина из могилы, которую велела сделать императрица, чтобы и после смерти он был рядом с ней, – после этого их презрение превратилось в окончательное внутреннее безразличие ко всему внешнему миру, которое так никогда и не была преодолено.

До 13 августа Романовы находились в Царском Селе под арестом. Арест нарушил долгожданное мирное счастье императора вдали от служебных обязанностей. Арест подарил царевичу отца, который впервые смог целые дни проводить с сыном. Бывший император даже привык по утрам одевать царевича и носить его по парку во время очередного приступа болезни.

В это время царевич сказал, что никто не умеет так хорошо его носить, не причиняя боли, как папа. Только многочисленные постовые и их насмешливые замечания напоминали о том, что семья живет на острове посреди бурного океана. Но Николай Александрович, далекий от мира, не слышал этих замечаний.

В ночь с 13 на 14 августа А. Ф. Керенский, умеренно настроенный министр-председатель Временного правительства, распорядился отвезти семью бывшего императора на вокзал, где их ожидал специальный поезд. Керенский напрасно пытался уговорить английское правительство принять Романовых в Англии, чтобы избавиться от них без кровопролития. Против первого революционного правительства Керенского, которое еще продолжало войну с Германией, поднялась волна нового, более радикального революционного движения – большевизма. Близость бывшего императора к Петербургу стала одним из поводов для нападок на Временное правительство. Керенский попытался удалить Николая II из петербургской неразберихи, отправив его вместе с семьей в Сибирь – в Тобольск.

В этой поездке царскую семью сопровождали тридцать пять человек – остатки прежнего двора. В их числе был и наставник царевича Жильяр. Доктор Деревенко остался в Петербурге. Его место занял доктор Боткин. Как бы скупы и сухи ни были позднейшие записи воспоминаний Жильяра, они все же передают впечатления о той поездке, а главное – о болезненной вере в провидение, продолжавшей жить в императоре, императрице и детях.

В том, что местом их ссылки был избран Тобольск, главный город губернии, в которой родился Распутин, все они видели благое знамение. Царевич, который при отъезде был здоров и хорошо перенес поездку, много раз повторял в детском восторге:

– Теперь я увижу дом Григория Ефимовича, увижу страну, о которой он мне так много рассказывал. Он, наверное, с неба посмотрит на нас, когда мы будем там проезжать.

Они приехали в Тюмень вечером 17 августа. Там их посадили на пароход «Русь», на котором Романовы должны были преодолеть последний отрезок пути в Тобольск. При этом они проезжали мимо Покровского. Они все стояли на палубе и смотрели на берег, когда на возвышенности показалась белая деревня, а в центре ее – возвышавшийся над остальными строениями большой, двухэтажный дом Распутина, который он построил после своего взлета. Царевич глядел с детским обожанием, не произнося ни слова, до тех пор, пока Покровское не скрылось за изгибом реки.

26 августа семья поселилась на верхнем этаже губернаторского дома. Свита жила в купеческом доме напротив. Наверное, здесь царевич, несмотря на охрану, которая повсюду сопровождала его, родителей и сестер, прожил самое беззаботное время своей жизни. Отец жил только для него. Больше не существовало ничего, что могло бы их разлучить. Они вместе заготавливали дрова на зиму, занимались огородом, ходили за грибами, играли. Осенью и зимой у мальчика не было приступов болезни, хотя Александра Федоровна очень боялась за него в столь примитивных для них условиях жизни и во время игр предупреждала мужа, чтобы он не подвергал опасности жизнь наследника престола. Застыв в ненависти к революции и в вере в справедливость Бога, который накажет всех «этих преступников», она все еще была твердо убеждена, что им предстоит вернуться в Петербург. Только 13 апреля 1918 года царевич поранился щепкой, которая нанесла ему маленькую ранку на левой ноге. Так начался последний приступ его болезни.

В Петербурге было свергнуто правительство Керенского. Ленин и Советы победили. Лишь история сможет дать ответ на вопрос, почему новое большевистское правительство переместило царскую семью из Тобольска на Урал, в Екатеринбург, – то ли из-за опасений перед наступлением Белой армии в Сибири, то ли из-за двойной игры народного комиссара Якова Свердлова, который не хотел выполнить требования Германии о выдаче царской семьи. Так или иначе, желание навсегда уничтожить царскую семью соответствовало кровавому духу второй революции.

Утром 26 апреля Николай Романов на своих руках вынес больного царевича из губернаторского дома в Тобольске. Доктор Боткин шел за ним, чтобы следить за давящей повязкой, которую он наложил на кровоточащую ногу ребенка. За исключением четырех человек, вся свита осталась в Тобольске. Только камердинер Трупп, горничная Демидова, доктор Боткин и повар сопровождали семью на этом пути, не подозревая, что он окажется последним.