Альфонс Ламартин - История жирондистов Том I

Петион, опечаленный раздором, выступал с трибуны якобинцев в примирительном духе. «Вы погибли, — сказал он, — если члены Собрания удалятся от вас и перейдут к фельянам. Предупредите удары врагов, обратитесь к филиалам и успокойте их относительно ваших конституционных намерений. Скажите им, что вас оклеветали. Скажите, что вы далеки от желания смутить общественный мир и цель всех ваших усилий состоит лишь в предупреждении волнений, которыми угрожает нам бегство короля. Скажите им, что уважение к Собранию, верность конституции, преданность отечеству и свободе — вот наши принципы!» Это обращение, продиктованное лицемерием и страхом, было принято и разослано во все общества, какие имелись в королевстве. За этой мерой последовала перестройка клуба якобинцев. В нем осталось только первоначальное ядро.

Фельяны со своей стороны написали патриотическим обществам во многие департаменты. Наступила минута междуцарствия. Но вскоре департаментские общества почти единодушно высказались в пользу якобинцев. «Явное и полное единение с нашими парижскими братьями» — так звучал общий лозунг всех клубов. Шестьсот клубов прислали письменные акты о присоединении к якобинцам, и только восемнадцать высказались за фельянов. Партии, как и сама нация, чувствовали потребность в единстве.

Петион в письме к своим избирателям, которое произвело громадный эффект, обвинял зачинщиков раздора. «Я трепещу за отечество, — говорил он. — Партия умеренных замышляет преобразовать конституцию и возвратить королю власть, только что добытую народом. Потрясенный этими мрачными мыслями, я прихожу в отчаяние; я готов покинуть пост, на который возвело меня ваше доверие! О мое отечество! Будь спасено, и тогда я готов мирно испустить последний вздох!»

Так говорил Петион, уже превращающийся во всеобщего кумира. Он не обладал ни смелостью, ни талантом Робеспьера, а только большей, чем у последнего, склонностью к притворству. Народ считал его честным, и слово Петиона пользовалось таким же авторитетом, как и его имя.

Коалиция, которую он обвинял перед народом, действительно существовала. Барнав вел переговоры с двором. Малуэ, красноречивый и ловкий член правой стороны, заключил с Барнавом договоренность. Между этими двумя людьми, вчера еще врагами, сегодня союзниками, был условлен план преобразования конституции. Наступила минута соединить в одно целое все отрывочные законы, вотированные в течение 30-месячной революции. Реакцией, которую произвела победа Лафайета, следовало немедленно воспользоваться.

Малуэ сообщил главным участникам роялистской партии план, составленный на совещаниях с Барнавом. Вот в чем он состоял: Малуэ должен взойти на трибуну и в сильной, аргументированной речи напасть на все недостатки конституции; он должен указать, что если эти недостатки не будут исправлены Собранием прежде представления конституции королю и народу для присяги, то присягать будут анархии. Триста членов правой стороны должны рукоплесканиями поддержать своего оратора. Тогда Барнав произнесет внешне раздраженную речь, в которой отомстит за конституцию, возразив Малуэ, но признает вместе с тем, что эта конституция, составленная под влиянием пламенного революционного энтузиазма и при чрезвычайно смутных обстоятельствах, являет несовершенство в некоторых своих частях, что мудрость Собрания может исправить эти недостатки и что в числе других улучшений, желательных для конституции, не худо коснуться двух или трех параграфов, неудовлетворительно определяющих функции исполнительной и законодательной власти. Друзья Барнава, Ламетов и Дюпора, а также все члены левой стороны, за исключением Робеспьера, Петиона, Бюзо и республиканцев, шумно одобрят оратора. Немедленно назначат комиссию для пересмотра названых параграфов. Эта комиссия представит свой доклад до конца законодательного периода, и триста голосов Малуэ, соединившись с конституционными голосами Барнава, обеспечат большинство монархическим поправкам, которые восстановят королевскую власть.

Но члены правой стороны единодушно отказались содействовать этому плану. «Исправлять конституцию — значит давать санкцию мятежу. Присоединяться к мятежникам — значит самим сделаться мятежниками. Восстанавливать королевское достоинство руками какого-нибудь Барнава — значит унизить короля до признания мятежниками. Надежды роялистов еще не так низко пали, чтобы им оставалось только сыграть роль в комедии революционеров. Король находится в Тюильри, но королевского достоинства там нет: оно в Кобленце [10] В Кобленце в это время жили оба брата Людовика XVI, граф Прованский и граф д’Артуа, вокруг них и сформировалось ядро эмигрантского движения. , оно на всех европейских тронах. Монархии солидарны между собой; они сумеют восстановить французский трон и без соглашения с людьми, которые его ниспровергли».

Так рассуждали члены правой стороны. Злоба и жажда мщения перекрывали доступ соображениям умеренности и благоразумия, и монархия не могла двигаться к катастрофе с большей последовательностью, чем с той, которую ей обеспечивали друзья, а вовсе не враги.

Пока плененный король вел двойные переговоры — со своими братьями-эмигрантами (чтобы выяснить степень заинтересованности иностранных держав) и с Барнавом (касательно попыток одолеть Собрание), — последнее само теряло власть: революционный дух, выйдя из стен, в которых не оставалось для него больше надежды, воодушевил клубы и муниципалитеты и веял над выборами. Собрание совершило большую ошибку, объявив запрет на перевыборы своих членов в будущее Законодательное собрание.

Этот акт самоотречения, казавшийся бескорыстным геройством, в действительности принес в жертву отечество: он стал запретом на все незаурядное и триумфом посредственности. Как бы ни была нация богата талантами и добродетелями, она все-таки не обладает безграничным числом великих граждан. Природа скупа на великое. Ум, добродетель, характер, независимость, состояние, общее уважение и преданность — все это редко соединяется в одном человеке. Нельзя безнаказанно лишать общество заметных личностей. Учредительное собрание забыло эту истину, и даже отречение его оказалось похоже на месть. Роялистская партия стояла за отмену перевыборов, чтобы революция, ускользнув из рук Барнава, попала в тиски демагогов; республиканская партия — за уничтожение конституционистов. Последние подали голос против перевыборов в наказание за неблагодарность народа и чтобы заставить жалеть о себе. Это были разнородные страсти, одинаково дурные и могущие привести к гибели все партии.

Один король не желал подобной меры, он видел признаки раскаяния в Национальном собрании и вел переговоры с главными его членами. Новая нация, неизвестная и нетерпеливая, должна была предстать перед ним в новом Собрании. Шум, производимый в печати, в клубах, в общественных местах, служил королю достаточным указанием на то, каким людям взволнованный народ вручит свое доверие. Людовик предпочитал врагов уже известных и достигших цели врагам новым, пылким, которые, без сомнения, захотят превзойти в требовательности тех, на чье место заступили. Тогда им осталось бы только ниспровергнуть его трон, а ему — только отдать свою жизнь.